Немного подумав, он стянул через голову рубашку и завязал её на голове, в виде тюрбана, чтобы хоть так спасти свой мозг от перегрева. Я тут же последовал его примеру. Помогло не сильно, но голова была закрыта.
— А я тут вообще при чём? — девушка смотрела на нас с неприкрытой завистью. Она по вполне объективным причинам не могла раздеться так, как мы.
— При том что даже самый плохой, тупой и необразованный воздушник может наколдовать ветерок! — вспылил я. — А ты только и можешь мычать в ответ, что не фифа с Первого, и ничего не умеешь. Умеешь! Кровь из нас пить — это у тебя замечательно получается.
— Да пошли вы оба! — Ванда вскочила и пнула корзинку с собранными цветами. По её личику потекли злые слёзы. Но угрызения совести меня не мучили совсем, и Егора, похоже, тоже.
— Мы-то пойдём! А ты сама здесь сиди и занимайся сбором урожая! Обычная баба на селе без зачатков магии и мозгов только и делает, что хозяйством занимается, да в огороде возится, невзирая на холод, дождь и жару. Привыкай. — И Егор встал, направляясь к деревне.
Я последовал его примеру, оставив свою корзинку на поляне.
— Слушай, а мы не слишком… — Начал я, но Егор меня перебил.
— Не слишком! Сколько раз мы пытались её уговорить позаниматься с нами? Умоляли, упрашивали. А что в ответ? Презрительное «фи». Нас не просто так поставили тройками. Кто-то знает одно, кто-то умеет другое. Хотя бы в своей тройке мы должны знать, на что способен каждый. А я не знаю, на что ещё способна эта девчонка, кроме нытья!
— Как знаешь, мне подобные девичьи выкрутасы тоже не по вкусу, но, может, не стоило бросать её там одну? — я попытался воззвать к совести друга. Мне было немного жаль Ванду. Но вернуться одному, это равносильно предательству мужской дружбы, так ведь?
— Ты предлагаешь вернуться? — он остановился и повернулся, посмотрев назад.
— Ну да, девушке опасно одной по лесу бродить. Вот этому, сказка про Красную Шапочку очень хорошо учит. — Добавил я, вспомнив не к месту свой злосчастный экзамен по истории.
— Ты хоть сам понимаешь, насколько это странно — Тёмный взывающий к совести, — Егор покачал головой и, развернувшись, направился в сторону оставленной нами девушки.
— Это ты на меня плохо влияешь, — я усмехнулся и пошёл за ним следом.
Дойдя до злополучных кустов кровохлёбки, мы увидели Ванду в том же положении, в каком оставили. Сидя над корзинкой, она рыдала навзрыд, перебирая уже собранные цветы. На нас девушка не обращала никакого внимания.
— Ванда, ты это, прости нас, — пробормотал я. Услышав моё корявое извинение, она зарыдала ещё горше, уткнувшись лицом в сложенные ладони.
— Ну да, мы идиоты, — поддержал меня Егор. — И просим прощения за свою несдержанность. Мы больше так не будем.
— Да-да, точно. Мы постараемся больше не говорить ничего обидного вслух. Ну ты в общем нас должна понять. Извиняться я не умею, поэтому давай мы быстренько закончим примирение, и пойдём уже из этого ада в место попрохладнее. — Дубов тут же наступил мне на ногу. — Что?
Ванда посмотрела на меня удивлённо и вдруг рассмеялась.
— Да, Дима, извиняться ты и вправду не умеешь. — Она встала и взяла свою корзинку в руки.
— Было бы за что извиняться, — пробубнил я, направляясь к своей корзине.
— Ну и хорошо, вот и пойдём, наконец, отсюда, если всё выяснили. — Ванда вытерла всё ещё текущие слёзы и снова улыбнулась.
До таверны мы шли молча, экономя силы. Также молча мы поднялись в номер, где просто упали на кровати: мы с Егором, не снимая рубашек с головы, а Ванда, кажется, не раздеваясь. И также молча уснули, отдыхая от адского солнцепёка.
Из беспокойного сна нас вырвал пронзительный визг. Вскочив, я начал озираться по сторонам. Рядом поднял голову Егор. И тут пронзительный визг повторился. Он шёл, судя по всему, из номера, находящегося под нами.
Крик больше не прекращался. Истошно на одной ноте визжала женщина. Мы с Егором одновременно соскочили с дивана. Из другой комнаты выбежала заспанная Ванда.
Натянув мятые, влажные и пахнущие потом рубашки, мы, не сговариваясь, ринулись к выходу, столкнувшись в дверях. Кое-как разошлись и понеслись вниз, перепрыгивая через две ступеньки. Если так кричат, то, наверняка, что-то случилось. Было темно, но всё равно душно. Надо же, мы даже не заметили, что проспали до позднего вечера.
На втором этаже было самое настоящее столпотворение. Похоже, все посетители таверны и постояльцы собрались здесь. Сквозь толпу зевак без особого труда протиснулся хозяин.
Увидев нас, он махнул рукой и громко пробасил, пытаясь перекричать всё ещё вопившую женщину:
— Так, детям делать здесь абсолютно нечего! Возвращайтесь к себе в номер, — и он скрылся из вида, зайдя в комнату первым.
— В каком смысле детям? — завопил я, слегка охренев от удивления. — Мы, между прочим, студенты школы магии, а не дворовая шпана.
— У тебя усы ещё не начали расти, чтобы себя к взрослым дядям причислять, — добродушно произнёс один из лесорубов и, повернувшись лицом к комнате, потерял к нам интерес.
Такое снисходительное отношение внезапно заставило меня вспомнить, что я не абы какой студент, я Тёмный, я Наумов, в конце концов. С каменным выражением, застывшим на лице, я начал протискиваться между собравшихся. Получалось не слишком успешно. Благодаря моему хрупкому телосложению и совсем нехрупким телам постояльцев таверны создавалось ощущение, что я пытаюсь проломить стену.
Егор и Ванда тихо стояли позади меня и явно не горели желанием ко мне присоединиться. Когда я уже почти протиснулся к двери в комнату, оттуда вышел хозяин. Смерив меня оценивающим взглядом, он махнул рукой, молча показывая, чтобы я шёл за ним.
Как только хозяин махнул рукой, люди молча расступались, освобождая свободный проход. Егор с Вандой переглянулись. Дубов тяжело вздохнул, и они направились ко мне.
Пока я пробирался к входу, то