— Нет ли другого способа?
— Проявите терпение, Анна. Вы вернетесь домой.
Как-то вечером, ужиная с Тимофеем Осиповичем и Овчинниковым, я говорю:
— Наверное, корабль скоро появится.
— Ха! — восклицает Тимофей Осипович. — Корабли ходят тут каждый день.
— Правда?
— Воистину.
На какое-то мгновение брови верного Овчинникова сдвигаются, но нахмуренное выражение исчезает с его лица так быстро, что я почти сомневаюсь в том, что мне это не почудилось.
— Тогда почему их никто не видел? Почему они сюда не заходят?
— Кто знает? Может быть, у них нет причин здесь останавливаться.
— А торговля? — спрашиваю я. — А еще они могут искать нас.
— Госпожа Булыгина, — отвечает он с полным ртом рыбы. — Если вам так нужен корабль, постройте его сами.
— Как вы построили землянку?
— Нет, — пренебрежительно отвечает он. — Я говорю о большом предприятии, как в Петропавловске. Представьте, какие корабли вы смогли бы построить!
— Но я не хочу строить корабль.
— Почему? Разве вы не русская? В вас нет предпринимательского духа?
— Раз у вас он есть, почему бы вам самим не построить?
— Я могу.
— Вы когда-нибудь строили корабль?
— Нет! Но меня и никогда не приглашали в покои царицы. И я не находил клада, где было столько золота, что я до конца жизни мог бы питаться вареньем и сливками. Но конечно же я мечтаю о таких вещах.
Овчинников смеется.
Я говорю:
— Вы безумец. Вы слишком многого хотите.
— А вы, госпожа Булыгина, — слишком мало. Только представьте себе, — говорит он. — Колюжи будут рубить деревья. Делать доски, мачты, реи — все, что нам нужно. Потом я покажу им, как собрать из этого корабль. А они его построят. Заодно могут построить и себе! — Он ухмыляется.
— Зачем им вас слушать? У них есть лодки. Им не нужны русские корабли.
Он смотрит на меня так, словно это я безумна.
— Конечно, нужны.
— Для чего?
— Тойоны желают всего, что мы можем предложить. Они умны. Они думают о будущем.
Тем вечером, в последний раз выйдя по нужде, я спускаюсь на берег, где деревья не загораживают вид. Впервые с тех пор, как я услышала о гибели главного такелажника Собачникова, мне хочется взглянуть на звезды.
Небо чистое, луна убывает. Вон моя Полярная звезда, яркая и неизменная. Сколько человек прибегло к ее помощи с тех пор, как я в последний раз бросала на нее взор? Должно быть, множество. Купцы, путешественники, первооткрыватели.
Рядом с ней, как всегда, лежит тусклое созвездие Дракона. Я провожу пальцем по его длинной спине, изогнутой, как киль. Должно быть, тоска подхлестнула мое воображение. Потом что теперь мне кажется, будто Полярная звезда не на кончике хвоста Малой Медведицы, а венчает мачту на Драконе.
Когда-то существовало созвездие корабля, Корабль Арго, но полстолетия назад месье Никола Луи де Лакайль упразднил его, потому что оно занимало слишком большой участок неба. Он разделил его на три созвездия: Киль, Корма и Паруса. А потом ввел еще Часы, Компас и даже Телескоп. Но я их никогда не видела, все они в Южном полушарии. Когда-то давно я пообещала себе, что однажды их увижу.
Без Арго в ночном небе не хватает корабля. Кому-нибудь из астрономов приходило в голову искать его в Северном полушарии? Как естественно было бы, если бы Полярная — Корабельная — звезда стала его частью. Как прекрасно, если бы она находилась в точке, вокруг которой вращается судно. Такой корабль всегда бы приходил туда, откуда отправился в путь. Всегда бы возвращался домой.
Как бы мне хотелось, чтобы отец был здесь. Он одобряет подобные размышления и дискуссии, которые они вызывают. Возможно, он сказал бы, что я слишком много воли дала воображению, или указал бы на погрешности в моем открытии. Я знаю, они есть. Возможно, он сказал бы, что, даже если мне удастся убедить астрономов поддержать мою теорию, Французская королевская академия не примет ее благосклонно. И я бы знала: на самом деле он имеет в виду, что гордится тем, что здесь, в земле кви-дич-чу-атов, его дочь, возможно, только что открыла новое созвездие.
Пышно разодетые кви-дич-чу-аты садятся в лодки. На них наряды из кедровой коры, мехов и шкур, все изукрашенные раковинами и бусами. Их платья с халатами идут складками при ходьбе, отчего кажется, будто нарисованные или вышитые на них животные и люди оживают. На руках и шеях тоже надеты украшения. Мужчины — в шляпах, их лица, руки и грудь покрыты красной и черной красками. Мы едем праздновать свадьбу — так сказал мне Маки.
Его плечи покрывает вычищенный плащ из меха калана. Тимофей Осипович сидит перед ним. Он подвязал жилой спускающиеся уже почти до середины спины волосы. Наверное, он еще пытался подровнять бороду ножом из раковины: она выглядит чуть более ухоженной, чем вчера.
Алеуты и Кузьма Овчинников в одном челноке со мной. Овчинников последовал примеру своего мастера и тоже попытался что-то сделать с волосами и бородой. Теперь его глаз почти видно. У них с алеутами в руках весла.
Инесса со второй девушкой машут нам с берега. Они остаются дома — вместе со стариками, тремя новорожденными и их матерями, а также компанией молодых парней, которые уже расхаживают по берегу, как петухи. Им поручили присматривать за деревней в наше отсутствие. Среди парней — колюж со шрамом на груди. Он смотрит, как Инесса машет мне.
Несколько дней назад, сообщив мне о свадьбе — и о том, что я тоже должна ехать, — Маки добавил, что мне дадут новое платье. Когда его жена принесла его мне, оно оказалось гораздо легче, чем я ожидала. Оно повисло у меня на руке, словно сотканное из тончайшего льна. Гораздо более изящное, чем халат, который мне дали, когда я стирала свою одежду. И все же, если бы кто-нибудь в Петербурге сказал мне, что однажды у меня будет платье из коры, я бы приняла эти слова за шутку. Я улыбнулась.
— У-шу… — Я запнулась, потому что забыла, как дальше. Она поправила, выделяя каждый слог:
— У-шу-юкш-улиц.
Я подумала, что однажды смогу произнести слово целиком без посторонней помощи.
Не придет ли муж в раздражение, когда увидит меня в этом платье? Наверное. Но я не видела смысла отказываться. Я хожу в одной и той же одежде уже несколько месяцев. Подол, воротник, манжеты — все испачкано и изорвано. Все швы разошлись, мне пришлось их зашивать. На рукавах и подоле остались прорехи в тех местах,