Елена Фанайлова: А чем лозунг «Россия встаёт с колен» отличается от «Сделаем Америку великой вновь»?
Андрей Архангельский: Про колени – у него нет пространства для расширения. Так же, как повторение слова «патриотизм» не работает вглубь, не имеет большого развития. Мы живем в XXI веке, есть интернет, он позволяет тебе стать участником любого события, в отличие от телевизора. Концепт «патриотизм» не предлагает твоего участия вообще, тут все уже придумано для тебя, тебе предлагается быть статистом. С точки зрения человека XXI века эта система слишком пассивная и неинтересная.
Аркадий Недель: Если бы в рамках патриотизма сказать что-то типа: «Стройте Россию сами».
Андрей Архангельский: В начале года было голосование – понадобилось срочно дать 40 аэропортам имена людей. Сама по себе идея неплохая, и все это очень патриотично. В Новосибирске предлагали назвать аэропорт именем Егора Летова, крутая идея. Во Пскове предлагали назвать аэропорт имени Шестой роты, которая почти вся погибла во время первой чеченской кампании, это настоящие герои, это было народное предложение. Бюрократическая структура, занимавшаяся этими всеми названиями, даже не приняла к рассмотрению эту идею, и здесь тупик. Казалось бы, вот он, патриотизм, дайте людям поучаствовать хотя бы в небольшом сегменте этого концепта – нет, нельзя. Бюрократизм всегда берет верх, и ужас в том, что мы имеем дело не с патриотизмом, а с бюрократическим патриотизмом, в котором тонет любая человеческая инициатива, даже лояльная власти.
Аркадий Недель: Это проблема долгой власти. В любом старом режиме бюрократический слой начинает расширяться и самовоспроиз-водиться. Как ни цинично это звучит, сталинские чистки объяснялись тем, что он сознательно не давал этому бюрократическому слою консолидироваться и пускать корни. Потому что он прекрасно понимал, что это опасно для его власти.
Елена Фанайлова: Это звучит столь же цинично, как рассуждать, что Владимир Путин чисто технически провел операции против олигархов, избавляясь от их влияния на Кремль в начале нулевых годов.
Андрей Архангельский: Не может быть никакого оправдания Сталину, даже если в рамках его бюрократии это было логично.
Аркадий Недель: Сталин был отчасти интеллектуалом, но он был убийцей в большом масштабе. Об этом мы не спорим.
Елена Фанайлова: Что делать с нынешним чиновничеством?
Андрей Архангельский: Очень популярен был недавно «Сахарный Кремль» и прочие произведения Сорокина его среднего периода, или третьего периода. А сейчас опять стали актуальны его первые вещи, начала 80-х годов, это «Тридцатая любовь Марины», «Норма». Потому что, в сущности, система вернулась к ситуации конца 70-х – начала 80-х, к застою. Вы помните, чем заканчивается «Тридцатая любовь Марины», когда обычный, живой, человеческий язык превращается в бюрократический волапюк, из которого уже нет выхода, это сети, это тупик. Я слушал выступление министра здравоохранения Вероники Скворцовой, ей задали вопрос про детей с малым весом, нуждающихся в операциях, их 25 человек на всю страну. Начиная со слова «маловесные», которое она употребляет, вся ее речь выстроена так, чтобы она не вызывала человеческого сочувствия. Это поразительная вещь, когда министр здравоохранения говорит на таком языке. Суть бюрократии – лишить нас человеческих чувств, высших инстинктов, сочувствия, любви, обесчеловечить. Когда обесчеловечиваешь пространство, тогда в нем человеческое неважно.
Аркадий Недель: В бюрократии не должно быть ни спонтанности, ни непредсказуемости, это тягучая монотонная машина, механические часы, заводящиеся сами от себя.
Андрей Архангельский: Фромм писал, что главная примета человеческого существования – спонтанность. Человек способен на спонтанный поступок, в этом его величие.
Елена Фанайлова: Бюрократия осталась чертой нынешнего времени внутри цайтгайста?
Аркадий Недель: Фундаментальной приметой существования этой машины, главным ее признаком. Бюрократическая машина хотела бы обездвижить вообще любые процессы в обществе.
Елена Фанайлова: Аркадий, вы в своем тексте упоминаете также Сергея Шнурова как выразителя духа времени и еще одного психоделика. Что общего у Путина и Шнура?
Аркадий Недель: Сергей Шнуров говорит за Путина.
Андрей Архангельский: Более того, они взяли на вооружение идею, предложенную Шнуровым, – верить не во что, верить в неверие. Нет никаких ценностей, и на этом нужно сделать игру – что мы отрицаем существование любых ценностей. Ничего не свято.
Аркадий Недель: У Шнурова есть ценности, и для него ценность случайный человек, личность. Посмотрите его клипы последних лет. «В Питере пить» – это «Криминальное чтиво», серия случайных событий, где встречаются совершенно случайно незнакомые люди, и дальше они объединяются в некую группу. Владимир Путин тоже человек оттуда, он не аристократ, это человек из шнуровских клипов.
Андрей Архангельский: Все это верно, и апелляция к маленькому человеку справедлива, но Шнуров, на мой взгляд, говорит, что вы не можете этому маленькому человеку предложить вашу систему этики. У него в песне про проститутку на Невском проспекте есть фраза: «Расскажи ей, как жить не по лжи». Шнуров говорит: вы со своей этикой, со своими высокими запросами и принципами попробуйте этим людям рассказать, как им жить не по лжи, они вас не поймут. Это популистское противопоставление элиты и простого народа. Мне кажется, наше общество устроено гораздо сложнее. Этот момент абсолютно популистский, что простому человеку нет дела до ваших высоких запросов, ему надо работать, пахать.
Аркадий Недель: Шнур продолжает работу, начатую Владимиром Сорокиным. Сорокин отрефлексировал, отбил язык социалистический, бюрократический, монструозный язык власти. Он начал с ним работать в «Норме», в «Марине», в ряде текстов, он убивал этот язык, он боролся с монстром. Шнур продолжает делать то же самое. Сорокин это сделал в прозе, а Шнур выносит это в масскультуру, поп-культуру. Его задачи такие же, как у Сорокина, если даже он их перед собой не ставит.
Елена Фанайлова: Может быть, единственный пиар-концепт власти принадлежит Владиславу Суркову, а вовсе не Шнурову, не Сорокину, не Пелевину, и это концепт полного нигилизма. Если вы читали «Околоноля», вы понимаете, что это концепт, в котором отсутствует моральный критерий – и автора, и персонажей. Это картина патологии власти и людей, находящихся при власти. У автора произведения «Околоноля» отсутствует, увы, и чувство гармонии, он – Сальери, а Сальери не может оценить Моцарта. Шнуров – Моцарт, Сорокин – Моцарт. Путин вообще не из этой категории, это облако смыслов электората. Печаль российской ситуации состоит в том, что ее главным пиар-деятелем является автор произведения «Околоноля». Почему Сорокин для нас в этом концептуальном разговоре важнее Пелевина?
Аркадий Недель: Пелевин пишет «Повести временных лет», это все его романы, с психоделическими фантазиями и уходом в якобы буддизм.
Андрей Архангельский: Посмотрите, как согласуется дискурс Пелевина в последние