— Сейчас идите направо, там сектор лифтов, вас проводят. А меня Екатерина Сергеевна зовут. Забегайте, ежели что.
— До свидания, — холодно ответил Егоров.
А про себя подумал, что девушка весьма недурна собой. Особенно если учесть изолированность и архаичность её народа.
Егоров прошагал полупустой коридор медицинского отсека и вышел в центральный проход, выполнявший функцию улицы квартала. Наверху в высоком потолке коридора он заметил длинное узкое окно, через которое проглядывало «звёздное небо» — ночная подсветка купола. Егорову стало интересно, где он точно находится, и, осмотревшись по сторонам, он обнаружил информационный стенд. На стенде была голографическая карта с местом расположения, из которой следовало, что медблок находится внизу, в крайнем юго-восточном углу «Тавды». Рядом с картой висела афиша мероприятий, и среди позапрошлогодних новинок кино он обнаружил своё неудачное фото из корабельной базы пассажиров с надписью:
Леонид Ромуальдович Егоров. Поэтический вечер «Целуя взглядом окрылённым море».
Осень. Корсары (прод.)
Поэт смачно выругался на исконно-имперском диалекте. Слишком слащаво для местной аудитории. В паре метров от афиши сидел на корточках парень в рабочей робе, услышав возглас, он подошёл к Егорову.
— Слышишь, брат, помочь чем-то? Есть чего?
Егоров отмахнулся и отправился в сторону малой лифтовой двери, из которой только что вышли люди. Подойдя ближе и подождав немного, он носом к носу столкнулся со старшим матросом Константиновским.
Он выглядел раздражённым.
— Леонид Ромуальдович! А я вас весь вечер ищу. Меня отругали и сказали со смены не уходить, пока не найду. Идёмте.
Они вышли в лифтовой зал. Егоров задрал голову — потолок терялся далеко наверху. Вдоль исполинской внешней стенки высотой метров триста шёл длинный ряд из полусотни горизонтальных лифтов, с большой скоростью мчащихся от кормы до носовой палубы. Вверх-вниз по металлическому каркасу сновали лифты вертикальные, которых было поменьше, с десяток. Конечная станция терялась за плавным поворотом полупрозрачной Перегородки. Егоров нашёл ответ на вопрос, почему наличие трамвая показалось ему таким странным — это было не единственное средство передвижения на судне. Видимо, трамвай считался гражданским, а лифтовая секция — служебным транспортом.
С помощью лифта вертикального Константиновский поднялся с Егоровым к двадцатой кабине. Старший матрос продолжал выглядеть мрачнее тучи. Створки закрылись, и кабина с нехилым ускорением помчалась по направляющим вперёд. Отдельного гравитационного компенсатора в ней не было, и Егорову лишь осталось прижаться к стене и смотреть на мелькающие мимо секции полупрозрачной Перегородки.
Впереди под тусклым светом светодиодных звёзд и через мутное бронированное стекло виднелись очертания верхушек деревьев, лёгкие изгибы рельефа, обрывающегося на месте среза в двухсотметровую пропасть. Мелькание вертикальных балок создавало лёгкий гипнотизирующий эффект, и Егоров вперил взгляд посреди себя, глядя в воображаемую точку.
Он задумался о медсестре из вытрезвителя. Хорошенькое, хоть и немного глуповатое личико не выходило из головы. Слишком долго он промотался в одиночестве по тюремным окраинам и станциям малых народов, что его внимание привлекла простая гопница с грузового судна. Егоров мысленно поругал себя на грубость в её адрес — он знал, что бывает слишком резким и даже хамоватым по отношению к девушкам, но ничего не мог с этим сделать.
Наверняка у неё кто-то есть, подумал он. В корабельных посёлках всегда больше парней, чем девушек. С другой стороны, непонятно зачем успокаивал себя Егоров, у неё может быть завышенная самооценка, и она может отшивать всех этих необразованных техников, ожидая принца на белом коне. Которым, возможно, является романтичный, дважды разведённый космический поэт вдвое старше её и с непогашенной задолженностью по алиментам…
Внезапно Егоров заметил тусклый огонёк в середине леса. Проморгался — огонёк сначала затух, потом вовсе исчез. Егоров снова почувствовал странное чувство, которое проснулось ещё во время пьянки со Скомороховым. Как будто что-то или кто-то зовёт его в этот лес, требует, чтобы он посетил его. Чтобы прервать неловкое молчание, спросил у Константиновского:
— Там кто-нибудь живёт? В этом лесу?
— Нет, никого, — проснулся Константиновский. — Ну, по крайней мере, я не слышал о таком.
После небольшой паузы он смягчился, отвернулся от леса и показал в противоположную сторону.
— А вот тут я раньше служил. В правом маневровом.
В голосе чувствовалась ностальгия. Мимо пролетали подмостки лифтовых перронов, окна многоэтажного матросского корпуса. Наверху виднелся большой шлюзовой канал, ведущий от наружной части корабля над лифтовой секцией в грузовой отсек.
— Вас повысили? Я так понимаю, что служить в головной части престижнее.
— Это как сказать. В двигательном было больше перспектив, как мне кажется. Мог бы выучиться заочно на офицера, дослужиться до старлея и получить свой истребитель охраны. А тут… болото. Никогда не повысят.
Лифт начал замедляться, и от обратного ускорения Леонида шатнуло к другой стенке. Он решил брать быка за рога.
— А в грузовой? Если туда?
— Там штатных офицеров всего взвод, и то, в трюмовой переборке. Там служба суперкарго. И в верхнем техническом…
— Но вы же имеете возможность туда попасть? Вы понимаете, странная просьба, но мне очень хотелось бы туда. Может быть, мы как-то решим этот вопрос?
— Нет, нет, вы что, — замотал головой Константиновский. — Ни в коем случае. Тем более, я уж честно скажу, про вас тут слухи прошли, что вы напились и дебоширите… Тем более, тут что-то такое в кластере начинается — посмотрите новости. Всё, мы остановились.
По спине Леонида пробежал предательский холодок. Только сейчас, окончательно протрезвев, он понял, что подобные слухи могут нести опасность для его пребывания на борту.
Лифт причалил как раз к служебному коридору, открывающемуся на палубу с каютами туристов. До номера он дошёл в сонном состоянии, вызвал стюарда и разогрел еду. Хотел поговорить с Артемьевым, но у того в чате был сначала статус «занят», а потом «сплю». Поэтому Егоров включил фоном свежие межпланетные новости по экрану над кроватью и, не досмотрев даже до заголовков, вырубился.
Лишь на утро он понял, что новости не досмотрел зря.
Когда Егоров проснулся, в коридоре снаружи царило оживление, слышались голоса. Он, хмурясь, надел тапки и вышел наружу. Там о чём-то оживлённо спорили китайский турист и лейтенант охраны.
Среди изломанного китайским акцентом московского наречья поэт услышал слово «война».
— Что случилось? — Егоров подошёл поближе.
Лейтенант повернулся.
— Вчера, пролетая мимо карлика, мы послали и поймали почтовую куропатку с новостями. В головном отсеке новости оттранслировали, в жилом — пока нет. Вы не смотрели?
— Как-то не успел.