Аксель медленно откинулся на спинку неудобного кресла, в котором сидел. Замолчал. Арабелла закурила, уткнув безжизненный взгляд в столешницу, на которой остались чуть заметные разводы – официант протер стол кое-как. Пустые чашки из-под кофе, пустая жизнь. Мертвая тишина. И навсегда потерянное доверие.
В этот раз должны победить рационализм и профессионализм.
– Что я могу для тебя сделать? – глухо спросил Грин.
И тогда впервые он увидел, как несгибаемая, волевая Арабелла Стич плачет.
II
Арабелла смотрела в окно машины, несущейся по выделенной трассе, соединяющей Треверберг и Спутник-7. После разговора Грин молча открыл перед ней пассажирскую дверь своего автомобиля, дождался, пока она займет место в салоне, сел сам за руль и выехал за город. О чем он думал, Стич не знала и не хотела лезть в его голову. Достаточно было смены атмосферы. За долгие годы службы и тройной игры она научилась разбираться в людях и чувствовать их на особенном, глубинном уровне. Грин закрылся от нее. На этот раз окончательно.
Он и так не позволял Арабелле вмешиваться в свои мысли и смущать чувства, воспринимая ее в качестве напарницы, но теперь, узнав правду, наверное, он ее возненавидит. Впрочем, она сама ненавидит себя еще больше. Вот уж воистину слаб человек, когда его держат на крючке вины и надежды. Она не знала, кто на самом деле скрывается под маской Кукловода. Установила личности некоторых из тех, кто передавал приказы – каждый раз разные мужчины, разный статус, образ жизни и психотип. И не было в их поведении ничего неестественного. Может, она ошиблась и Кукловод здесь ни при чем?
Может, они ошиблись и Кукловод – это не человек, а организация?
Плевать. На глаза снова навернулись слезы.
С момента, когда она собственной рукой отключила аппарат жизнеобеспечения, прошли сутки. Или меньше? Арабелла пробралась в больницу, прекрасно зная, что, если пойдет по официальному пути, это тут же донесут ЦРУ и ее не выпустят из страны. Поэтому дождалась даты запланированного визита. И вела себя так же, как всегда. Разговаривала с дочерью. Даже не плакала. Показатели сохранялись в своей невозмутимой неизменности, а дочь – не реагировала. Арабелла привычно заснула, положив голову на скрещенные руки, замерев на постели. Но ночью она проснулась. Открыла глаза, огляделась. В последний раз коснулась лица так и не пришедшей в себя, изменившейся до неузнаваемости, не повзрослевшей Джоди и набрала несколько комбинаций на аппаратуре. Аппарат постепенно начал отрубать функции, оставляя ей несколько минут, чтобы покинуть больницу до того, как поступит сигнал лечащему врачу.
Из палаты вышла нарочито медленно, зевая, запустив пальцы в волосы и не сталкиваясь взглядами с медсестрами – как всегда. Села в машину, притормозила у охраны – как всегда. Обменялась с охранником парой фраз. И уехала. Выдержала скорость, но, отъехав на пару миль, вдавила педаль в пол. Она знала эту дорогу лучше тревербергских улочек. Знала, где стоят сотрудники дорожной службы, знала, как обойти камеры, чтобы не привлекать к себе внимание.
До самолета оставался час.
Она успела пройти регистрацию на последней минуте. И только когда шасси оторвались от взлетной полосы, смогла выдохнуть. Внизу краем глаза Арабелла заметила знакомые мигалки. Совпадение? Или ЦРУ опоздали. Прямой рейс до Треверберга – слава всем меценатам во главе с Кеппелом за то, что они довели проект аэропорта до логического завершения. И сразу к Грину.
У ЦРУ длинные руки. Сколько у нее времени до того, как те попытаются отомстить за то, что она сорвалась с крючка? День? Два? Вряд ли больше. О, как они мечтали заполучить наработки по «Алекситимии», уверенные в том, что Нахман все сохранил. И как они разочаруются, узнав, что она самолично уничтожила все, что нашла, прекрасно понимая, какой вред они смогут нанести, приблизившись к этому вирусу.
Ей предстояло рассказать мужу все.
Он был заданием. Потом стал другом. Потом опорой. И, наконец, смыслом жизни. А она чуть не разрушила все, на чем еще держался его мир. Нахман в свои «чуть за семьдесят» казался крепким, но выдержит ли и без того изношенное сердце такие новости? В любом случае она должна. Лучше она. А не они.
А что станет делать Кукловод, Арабелла и думать не хотела. Хотя бы потому, что ЦРУ придерживается конкретных целей и их можно просчитать. А Кукловод оставался внесистемной инстанцией, похожей скорее на отряд карателей.
– Едем в офис Нахмана? – глухо спросил Грин.
– Да.
Ответить он не успел – небрежно брошенный на торпедо телефон зазвонил, и Аксель протянул руку. Слишком резким движением, совершенно ему не свойственным.
– Да. Что у вас?
Она не слышала, что говорил собеседник, но, повернувшись, увидела, как обычно спокойное лицо бывшего детектива окаменело, а губы сжались в тонкую линию.
– Ищите автомобиль, – глухо сказал он. – Вы должны понять, что сейчас счет может идти на часы… Возможно. Но, Кристиан, таких совпадений не бывает.
«Кристиан»?
– Что случилось? – спросила Арабелла, когда Грин швырнул телефон в сторону.
Тот смерил ее холодным взглядом, как будто она больше не имела права с ним даже разговаривать. Но он ответил:
– Жаклин пропала. И у меня есть все основания считать, что Кукловод добрался до нее. Бальмоны связаны с этим делом. Равно как и Перо.
– Черт побери.
– Там я бессилен. Здесь – могу помочь. Поэтому едем к Нахману.
– Я уничтожила все документы по «Алекситимии», он не нужен ЦРУ.
– ЦРУ, может, и не нужен. А вот за Кукловода я не отвечаю. Нахман, скорее всего, должен быть первым в этом чертовом списке.
Арабелла закусила губу. Об этом она не подумала. Подумала обо всем, но не об этом.
Может ли один человек организовать такой беспредел? С каждым мгновением она все больше сомневалась в этом.
III
Жаклин пропала. Действительно пропала. Звонок Бальмона не стал неожиданностью, но внутри что-то оборвалось. Как будто до этого момента оставалась надежда, а теперь – нет. Грин не привык сидеть сложа руки, особенно в такой ситуации, но сейчас оказался связан по рукам и ногам. Он совершенно не знал Парижа, не разбирался в местных правилах и не обладал нужными связями, которые можно поднять, чтобы разыскать дочь. Впервые, наверное, он себя почувствовал так, как десятки и сотни несчастных родителей, которым приходилось сообщать о трагедии, переворачивающей их жизнь. Без возможности восстановиться.
Аксель надеялся,