— Недалече банька топилась, офицеры намерзлись, ожидаючи, пошли греться и меня взяли. Я распарился, принял от них винное угощение, да вот стужа и жар не к добру обернулись: стал одеваться в закутке, задремал. Они решили, что одни остались, начали о своем. Поначалу по-французски, да наш подпоручик Макин плохо им владеет и то и дело по-нашему выспрашивал. Я запомнил, как Макин ответил поручику Бергу: «Если солдату пять лет службы обещать, он сразу публиканцем станет — никакой царь ему не нужен».
Офицеры ушли, Гришка проспался и вернулся в часть, но разговор запомнился. Встретил подпоручика Макина в благодушном настроении, спросил: «Как солдату публиканцем стать, чтоб пять лет служить?» Подпоручик разозлился и испугался, но потом опомнился и стал уверять солдата, что тому послышалось. Приказал забыть. Дал рубль за спасение казенного имущества.
Гришка, совсем не дурак, понимал, что иногда самую бывалую быль разумно признать небывальщиной. Одна беда: прежде того спросил и фельдфебеля про пять лет службы «публиканцев», и Макин мог подумать, что Гришка болтал после их разговора.
Через пару дней — беда. Гришка сходил в шинок, солдат вином угостил, сам хорошо угостился, крепко поругался с корчмарем, «но, Эмма Марковна, без всякой драки». Плохо помнил, как пришел на ночлег — солдаты по обывателям квартировались. Одно помнил: хоть был нетрезв, и шинель, и сапоги обтер соломой, перед тем как лечь.
Разбудил его подпоручик Макин.
— Как же ты, братец, мог такое совершить? Убил корчмаря. Отпираться? Да ты на шинели своей крови не видишь?
Гришка защищался слабо, мечтая о ковше воды и опохмельной чарке. Получил желаемое за слова «не помню, может, и было, как вы говорите, вашбродие». Был направлен из села в Тульчин со всеми пожитками, с двумя конвоирами, один — денщик Макина, свидетель злосчастного происшествия. Гришка дорогой протрезвел, стал уверять денщика, что ни при чем.
— Как «ни при чем»? — удивился денщик. — Кровушка на шинели. Свидетели есть, как ты корчмаря убить грозился, да и я сам слышал.
Я потребовала уточнить. Гришка нехотя признался: да, было дело. Ну, почти грозился. В шинок к Соломону Кривому солдаты часто ходили, потому как вино там дешевле, коль взял больше штофа. Одна беда — разбавляет. Гришка охмелел, крикнул шинкарю: «Со мной шутки не шути! Даром, что ли, меня Убивцем кличут?» Вообще-то, полезть с угрозой к корчмарю его денщик и подначил, но ведь не он же говорил.
Хотела сказать: «Ну и дурак». Промолчала. И образованные люди не всегда понимают, что нельзя хвастать дурной репутацией.
Гришка продолжил, как денщик Петрушка рисовал ему самые мрачные перспективы — кнут с Сибирью и советовал признаться с первого вопроса дознавателя. Потом денщик задремал, другой конвоир прежде заснул. Гришка подхватил котомку и так изящно выскочил из саней, что схватились и заорали не скоро…
— Домой подался, куда еще? — закончил парень. — Шел да молился: лишь бы Эмма Марковна о моей беде узнала, прежде чем руки скрутят и обратно отправят, на суд да на муки. Господь не до конца прогневался, услышал молитву грешную.
Да, парень, хотела сказать, но не сказала: влип. И во времена позднесоветские, раннеэрэфные, как говорил супруг, очень трудно доказать невиновность обвиненного и сбежавшего дурака. А уж сейчас побег — абсолютное признание.
Вот только за эти годы, постоянно общаясь с торговыми партнерами и подневольными людьми, я стала живым полиграфом. Не помню, когда ошиблась в последний раз. Не убивал Гришка, хоть и убивцем слывет!
— Я как шел лесами да проселками, всё вспоминал. Выхожу из корчмы, еще дверь не затворил, слышу: «Ганка, куда смотришь⁈ Опять голь в кабак набилась? Уж я тебя!» Это Соломон орал на девку-прислужницу. Эммарковна, ну как он орать мог, если я его убил?
И тогда, и в пути я расспрашивала Гришку: что он еще запомнил? Почти ничего, только в голове звенело. Не только от выпитого, но и от колоколов. Село большое, кроме православного, на самом деле униатского, храма, был еще костел — вот там звонили «не по-нашему».
Ничего существеннее не вспомнил. Да и большой смысл в воспоминаниях беглеца из-под ареста? Свои показания мог дать лишь весенним птицам да редким добрым людям, что делились хлебом и пускали переночевать в стогу.
* * *
Гришку я решила отвезти сама. Путешествовал он более-менее комфортно, не считая того, что был прикован наручниками к кольцу в санях. Крепость проверила Настя. Извини, парень, со мной дочка. Словам твоим верю, но в глубины души не заглянуть, и кличка твоя пока что при тебе.
Но что я буду делать в Тульчине? Сразу в расположение Вятского полка, к Павлу Ивановичу Пестелю? Или к более высокому начальству? И главное, с чем?
С этими печальными мыслями добралась до Тульчина. Очень вовремя и удачно — день в день, когда весна окончательно одолела зиму. Значит, хочешь не хочешь, а придется переходить с полозьев на колеса, да желательно чуть подождать — дорога просохнет.
С пунктом остановки, буду честной, повезло. Назвать Тульчин дырой — быть снобом в последней стадии мизантропического раздражения. Сам по себе городок симпатичный, роскошный дворец князя Потоцкого, а главное — здесь штаб 2-й армии. Значит, наличествует приличное общество, на улицах пробки от шампанского, в лавках — кофе и книжные новинки, как в столице. И вообще, пока в городке армейский штаб, он не бедствует, как город при ярмарке. Разве что ярмарка — сезонное событие, а штаб остается, пока не передислоцируют.
Я и прежде понимала, что тогдашняя армия — государство в государстве, с особым вниманием его главы; недаром повседневная одежда царя — военный мундир. Но все же, лишь обосновавшись в Российской империи первой четверти XIX века, осознала, насколько все серьезно. Торговля, промышленность, не говоря уж об образовании и науке, вторичны по сравнению с военным ведомством, тем паче на местах все губернаторы — генералы. «Фельдфебеля в Вольтеры дам» — звучит-то, конечно, смешно. А вот когда решаешь с воякой-администратором вопросы о новых фабриках, пристанях, тем паче частной гимназии… И как помню, при естественном развитии истории в царствование Николая Павловича власти им только прибавится. Хотя хотелось бы сократить. Как и армию, которая кушает три четверти государственного бюджета.
Ладно, глобальными проблемами займусь тоже. Пока надо найти временное пристанище, поставить колеса и помочь человеку. Пусть у него кличка Убивец, но без борьбы под шпицрутены или кнут не отдам.
Сильные герои и сложные отношения,