–Потому что, по ее словам, все люди равны, независимо от цвета кожи.
–И ты веришь в это?
–Когда она говорит это, да… – признался с почти детской искренностью Урко Уанкай. – Но как только это говорят другие, у меня появляются сомнения. А ты как считаешь?
–О чем именно?
–О чернокожих, разумеется.
–Не знаю, – прозвучал честный ответ. – У меня было мало опыта общения с чернокожими. Они кажутся мне… «другими».
–Но ты считаешь логичным, что их ловят, как животных, чтобы превратить в рабов?
–Нет! Конечно, нет! Кто, как не я, знает лучше всех, что никто не имеет права порабощать другого. Но если быть честным, до тех пор, пока это не коснулось меня, я даже не задумывался об этом.
–Это как раз то, что говорит донья Селесте: мы никогда не задумываемся о проблемах других, пока они не касаются нас лично. – Он глубоко вздохнул. – А проблема в том, что к тому времени, как это происходит, уже слишком поздно. На Ямайке я видел, как чернокожие рубят тростник под палящим солнцем, и это казалось мне таким же естественным, как если бы курицу убивали для супа. Они там были для этого.
–А теперь ты так не думаешь?
–Я стараюсь так не думать. Стараюсь смотреть на мир глазами доньи Селесте.
–Эта женщина промыла тебе мозги.
–Логично! Не забывай, что я родом из народа полурабов. По закону индейцы Перу свободны, но на деле испанцы делают с нами всё, что хотят. Они отправляют нас работать в шахты, используют как дешевую рабочую силу или похищают, чтобы мы трудились на их кораблях за жалкие гроши. Почему тебя удивляет, что когда появляется кто-то – мужчина или женщина – утверждающий, что белые, черные и перуанцы имеют равные права, меня привлекают эти идеи?
–Мир состоит не из идей.
–Но однажды будет.
Солнце уже поднялось над самыми высокими вершинами, и вскоре они продолжили свой путь на восток, туда, где находились равнины, которыми Урко Уанкай прибыл от берегов реки. К середине утра они начали покидать последние отроги гор, которые были отличным убежищем, но не давали никаких шансов на развитие.
К вечеру перед ними предстала бескрайняя саванна, усыпанная рощами и пересеченная извилистым ручьем. Леон Боканегра внимательно изучил её, чтобы в конце концов указать на группу деревьев, едва видимых на горизонте.
–Сегодня ночью мы должны дойти туда, – сказал он.
–Я очень устал.
–Я тоже, но нам надо это сделать. Я не хочу стареть в Африке.
Когда наступила ночь, они двинулись в путь в быстром темпе, с этим монотонным, но неумолимым шагом, который испанец задавал своим ночным переходам. Этот ритм нарушался только тогда, когда он внезапно останавливался, чтобы прислушаться к звукам саванны или определить точное местоположение своих невидимых врагов.
Однако он не давал мышцам застывать, зная, что именно в такие моменты появляется усталость. Чоло следовал за ним, словно автомат, с готовностью признавая лидерство того, кто, казалось, знал всё об этом враждебном мире.
Они добрались до рощицы, когда на востоке уже показалась заря, и рухнули в самую густую часть леса, закрыли глаза и заснули так глубоко, что даже гром не смог бы их разбудить.
Но им ничего не угрожало.
Попугаи и обезьяны, которые обитали в роще, казалось, вовсе не были обеспокоены присутствием чужаков.
Когда они проснулись, то ели молча, и вдруг Леон Боканегра уставился на землю и рассмеялся до слез.
Другой посмотрел на него с недоумением.
–Что случилось? – спросил он. Его спутник просто указал на точку у него за спиной.
–Посмотри на это! – сказал он. – Разве это не абсурд?
–На что именно?
–На следы. Судя по ним, мы пересекаем Африку, но ты идешь в одну сторону, а я в другую. Тот, кто их найдет, будет в недоумении. Это всё равно что я бегу на восток, а ты – на запад, всегда параллельно.
–Ну и правда! – признал озадаченный перуанец. – И что теперь делать?
–Сделать тебе сандалии, как у меня, если мы не хотим, чтобы нас поймали. Они дикари, но не глупцы.
Они тут же взялись за дело, хотя было понятно, что закончить столь сложную работу в тот же день не удастся. Они продолжили разговор, который, казалось, не давал покоя испанцу.
–Сколько рабов вам удалось освободить?
–Много. Десятки, сотни… Возможно, тысячи! Но самое лучшее было в том, что в течение нескольких месяцев нам удалось прервать работорговлю по всему Гвинейскому заливу и уничтожить проклятого Короля Нигера, самого крупного работорговца всех времен.
–Кажется, я что-то о нем слышал.
–Донья Селесте застрелила его.
–Не могу поверить!
–А ты поверь, потому что так и было. Мы дошли до самого его логова, уничтожили его армию и захватили его крепость, чтобы основать свободную страну в сердце Африки.
Леон Боканегра, который был искренне убежден, что в этом мире мало что может его удивить, несколько мгновений стоял с открытым ртом и выражением полной глупости на лице, глядя на перуанца, словно во сне.
–Основать свободную страну в сердце Африки? – наконец повторил он. – Зачем?
–Чтобы все рабы континента могли найти в ней убежище.
–Какая безумная идея!
–Ты так думаешь?
–Самая абсурдная, что я когда-либо слышал.
–Сначала я тоже так думал, но донья Селесте считает…
– Забудь про донью Селесту… – перебил его друг. – Ты говоришь только ее словами. Донья Селеста то, донья Селеста это! Никто в здравом уме не станет противостоять фенекам, местным царькам и арабским торговцам на их территории. Слишком много врагов, и они слишком сильны.
– Мы тоже сильны.
– Я уже видел тебя с петлей на шее. – Испанец сделал долгую паузу, а затем широким жестом указал на саванну, простирающуюся за рощицей. – Африка огромна, – добавил он. – И это говорит человек, который изрядно ее исходил. Слишком велика, а ее главный бизнес основан на работорговле. Даже если бы армии Испании, Франции и Англии объединились и решили покончить с этим, что вряд ли когда-либо произойдет, они все равно бы не смогли остановить этот трафик. Что может сделать горстка мечтателей против этого?
– Мечтать, – последовал спокойный ответ. – Но мечтать можно, если одновременно делаешь все, что в твоих силах, чтобы эта мечта стала реальностью.
– Мечтать… Черт возьми! Хорошо знает Бог, что много лет я мечтал сбежать с этой «проклятой солончаки», и вот я здесь, затаившийся среди кустов и вырезающий абсурдные сандалии в компании сумасшедшего. – Он усмехнулся, словно насмехаясь