— Там всё пресно. — обернулся виконт Виталий, пошедший со своим дружком впереди нас, ну, вроде как защищают. — Скучно, девки милые, но неумелые, лучше пошли в «Улыбку Изольды».
— Это где такое? — нахмурился мой приятель при звуке имени бросившей его невесты.
— Мы покажем. — засмеялся Рон.
Баронет с виконтом как-то странно переглянулись. Неужели в том гадюшнике практикуют какие-нибудь извращения? Что ж, я участия в них принимать не собираюсь, и вообще пользоваться услугами продажных жриц любви тоже, но посмотреть на здешние разврат и чад с кутежами хочется. Поэтому соглашаюсь. Ведите, машу рукой, чего уж.
Когда вышли со складских и скотных районов на улицу Сапожников, виконта Готлинского едва не задавила промчавшаяся на большой скорости телега, дребезжащая на булыжнике дороги будто погремушка. Пока Виталий грозил вслед и делился своими гневными мыслями с Роном, спрашиваю у друга:
— Ты как-нибудь предохраняешься? Не боишься, что будут дети от шлюх?
— Да ты что, Степ. — удивился Карл. — Буду я ещё всякую гадость глотать. Владельцы вертепов сами должны заботиться о своих девицах, чтобы не брюхатели, деньги на алхимию у них водятся. Иначе им придётся отвечать своей свободой или даже жизнью. Так что, даже не думай.
— Я и не думаю. — усмехаюсь.
Вот и ещё один вопрос прояснился. Хотя, мне-то чего переживать?
Начало темнеть и баронет активировал осветительный амулет, мы с Карлом свои не трогаем, нам пока и так достаточно светло, чтобы не наступить в попадающиеся на пути кучки конского навоза или в грязь.
Предложенный Виталием вертеп оказался довольно далеко от Дворцовой площади, так что, топать потом до гостиницы придётся минут двадцать. И пусть, заодно проветримся. «Улыбка Изольды» представляло собой двухэтажное здание из красного кирпича под односкатной крышей, притулившееся без прохода к трактиру. Интересное архитектурное решение, под одной крышей два заведения. Напился и в блуд, наблудил и пьянствовать. Изобретатели. Те, кто такое придумал.
— О, господа! Добро пожаловать! — встретила нас в фойе, драпированном розовыми тканями и с мебелью, оббитой тканями такого же цвета, весёлая красивая толстушка, лет за тридцать. Точнее не скажешь из-за обилия на её лице штукатурки. — Это и есть ваши друзья, виконт? — спросила она у Виталия.
Получается, тот был уверен, что приведёт нас с Калом сюда, неужели меня так легко просчитать?
У входной двери маячил вышибала, полный под стать хозяйке заведения, а на двух из трёх имевшихся в комнате диванчиков сидели четыре девицы, поднявшиеся при нашем появлении.
— Изольда, это милорды Степ и Карл. — представил нас Виталий. — Познакомь моих друзей с этими прелестницами. — хохотнул и подмигнул Карлу.
Прелестницы? Да ты шутишь, приятель. Нет, так-то вполне миловидные, только уже пьяненькие, да и видок у них сильно потасканных шлюх, хотя самой старшей из них вряд ли больше двадцати. А, собственно, кого я хотел тут увидеть? Воспитанниц Смольного института благородных девиц?
Да и сам обстановка весьма затрапезная — ковёр потёртый, кубки на двух столиках между диванчиками бронзовые, фрукты на блюдах сушёные, а не свежие, освещение не магическое, а четыре масляных фонаря по углам, правда, в центре потолка свечная люстра, но свечей на ней горит лишь семь или восемь штук. Справа ведёт на второй этаж деревянная лестница с облупившимися перилами. Сверху слышны какие-то звуки, мы тут явно не единственные посетители. Это я удачно зашёл. Познаю, так сказать, изнанку жизни.
Глава 14
Ну, что, отрицательные эмоции — это тоже эмоции, именно то, что наполняет нашу жизнь красками, как мой могучий источник оттенками магических энергий.
Немножко брезгливости, немножко жалости и немножко удовлетворения, нет, не от телесной близости с не очень чистоплотной девицей, а из-за утолённого любопытства. Раньше в подобных заведениях мне бывать не приходилось, как и пользоваться услугами уличных проституток, ни в прошлой жизни, ни в этой, теперь вот познал, хоть и не в полном объёме. Сравнивать родной мир и Паргею в этом отношении корректно не могу, даже вспоминая рассказы приятелей, подобный опыт имевших, но вряд ли наши земные путаны перед работой с клиентам ели что-то с чесноком, а вот Верда налопалась так, что изо рта у неё несло как из пламени пожара.
Зачем я именно её выбрал? Так остальные из предложенных Изольдой были ничем не лучше и не хуже, а эта — всё же тёзка безнадёжной любви Степа, собственно, во многом из-за которой пацан и освободил для меня своё тело. Конечно же, мстить подобным экстравагантным образом я не собирался, просто в голову вот взбрело выбрать её.
Лечь на кровать в крошечном номере, куда мы с ней поднялись, не решился. Из теперь уже четырнадцати заученных мною плетений места для заклинания, убивающего мелкую живность — клопов, блох и прочую нечисть — увы, не нашлось, а конспект остался в сумке, которую я с собой не взял, рассудив, что плести сложные магические конструкты не придётся, я ведь не собирался почти посреди столицы с армиями врагов воевать. Насчёт же возможной борьбы с паразитами не сообразил. Так что сел за стол на потёртый стул и угощал самым дорогим из имевшихся в «Улыбке» вином свою новую знакомую.
Та напилась в стельку довольно быстро, видимо, на старые запасы легло, и принялась изливать мне сказки про свою печальную участь. Почему сказки? Да не верю я таким душещипательным рассказам. В большинстве своём профессию ночных бабочек выбирают те, кто к ней склонен. Нет, есть конечно исключения, но Верда к таковым точно не относилась.
— Мой милый господин, ик, я г-готова. — вытерев слёзы, выступившие у неё от жалости к самой себе. — В-вы не думайте чего, я, я оч-чень оч-чень умелая. Хотите вам язычком кое-что поласкаю?
Приехавшая в столицу из провинциального городка учиться на швею девица очень быстро нашла себя на другом поприще, тут платили больше, да ещё кормили и поили. Наверное, за год она реально многому научилась, только вот мне не хочется испытывать на себе её искусство.
— Ты иди ложись, если хочешь. — говорю. — А мне что-то не здоровится. Только ты Изольде своей не говори, что у нас с тобой ничего не было. Ты — ей, она — моим друзьям, те насмехаться начнут. Ладно?
Верда покивала головой и потянулась уже ко второму кувшину. Первый она осушила, считай, в одиночку, я вино лишь пригубливал,