И оба ощутили если не стеснение и неловкость, то нечто такое, что сложно объяснить. Как будто между нами не было близости, не познали мы друг друга как мужчина с женщиной… Наташа потупилась, зарделась, отчего сделалась краше прежнего — ну просто необычайно привлекательная женщина.
— Ты… — произнесла она, запнувшись, — ты знаешь, мне как-то неловко говорить, но я очень хочу тебя. И это первый раз в моей… в моей довольно глупой жизни. То есть, я хочу сказать, ты вообще такой… Я не знаю, почему так поздно тебя встретила, мне кажется это иронией судьбы за мою дурость…
Тут она глубоко вздохнула.
— Вела бы себя иначе, так это могло бы случиться раньше. Наверное. Но вот как вышло, так вышло…
Она сделала робкий шажок мне навстречу. Я привлек ее к себе… и она бросилась мне в объятия и разрыдалась.
Старалась не реветь в голос, но плакала с глубоким чувством, горько и сладко, поливая слезами мое п/ш. Я понимал ее, поглаживал по плечам, по спине, и во мне тоже текли чувства светлые и немного грустные.
Я понимал, что это последняя — максимум предпоследняя — наша встреча. Ну, в этом смысле, конечно. В той ситуации, которая сложилась, полковник Романов постарается убрать Наталью отсюда. Отправит ее, возможно, к отцу с мачехой, возможно, к родителям покойного мужа… И это правильно.
Буду ли я грустить по ней?..
Интересный вопрос, черт возьми.
С одной стороны — конечно, трудно найти женщину, способную быть более сексуально привлекательной, чем Наталья. И у меня, нормального мужчины, ее роскошное тело и магическая аура эроса вызывали естественное желание обладать ею бесконечно. Скажу грубо, но точно: драл бы и драл ее день и ночь и упивался бы ее ответной страстью и нежностью. Абсолютно так! Но…
Но это не любовь. По крайней мере, не вся. Для полноценной любви нужно и это, да. Но нужно и больше.
Нужно душевное слияние, чувство единой души на двоих. Одной ауры, обнимающей двух человек. Это я знаю точно. И этого-то как раз не было. И я совершенно точно знал, что разлуку я перенесу нормально. И при этом никогда не забуду наши дивные соития.
Так думал я, пока Наталья изливала свои чувства в слезах и поцелуях, прижавшись ко мне, я ощущал ее мягкое живое тепло. Пока сквозь одежду. И очень хотелось ощутить его без всяких преград, чтобы меня обнимала обнаженная женская плоть, шелковистая кожа…
— Пойдем в душ? — шепнула мне Наташа на ухо.
— Конечно… — ответил я.
Вот и сбылась мечта. Мы стояли в тесной душевой кабинке, обнявшись, слившись в поцелуе, и горячие струи воды хлестали по нашим телам… и придется признаться, что совокупление началось еще здесь, и вот пошло и пошло… и вот уже невозможно остановиться, и будь что будет… и я кончил так, что почудилось, будто на несколько секунд в мире отключили все звуки.
Да и вообще словно эти секунды вылетели из памяти. Мне показалось: вот только первый миг эякуляции — а вот уже мы стоим обессиленные, я опираюсь на стену, Наташа на меня, положила голову мне на плечо, и целует и гладит меня ладошкой так нежно, как это может делать лишь бесконечно влюбленная женщина. И горячий ливень все так же хлещет и хлещет по нашим еще сомкнутым телам…
Ну и потом, уже в кровати, мы, конечно, повторяли и повторяли сделанное, и мне оставалось только удивляться тому, сколько в моем организме запасов энергии и мужской эмульсии. Конечно, лишь такая роскошная женщина способна выкачать из мужчины столько жизненных сил! Мне показалось, что Наташа гордится таким талантом — что, впрочем, вполне справедливо. Она, правда, не решилась почему-то сказать об этом, только обняла крепко-крепко, целовала и шептала на ухо такие ласковые словечки, которые грешно было бы выносить на всеуслышание…
Наконец, мы уснули, крепко обнявшись, и сладко проспали в уютном тепле под одеялом до рассвета. Проснулись… и вновь познали друг друга, после чего вновь хозяйка вновь дрыхла без задних ног, а я занялся Громом. Нужно было и ему уделить внимание.
Не знаю, заметил ли меня кто-нибудь. Мы с псом совершили небольшую прогулку, даже пробежку, никого не встретили, но кто знает, может, кто-то успел увидеть в окно, как рослый солдат и здоровенная овчарка носятся по городку, а потом исчезают в коттедже замполита. И задаются вопросом: ну и что бы это значило?..
Оно, конечно, всех шильев в мешке не утаишь. А у нас ситуация такая, что чем дальше, тем оно будет интересней и интересней.
Я поразмыслил над этим. Наташа безмятежно спала, я уселся в кресло, машинально проверил автомат — на месте… И стал думать.
Что-то меня зацепило в вечерних словах Романова. Может, он и сам не придал им значения, а я вот привязался. Что-то там было, какое-то противоречие-не противоречие…
Но я не успел в это вникнуть. Наташа потянулась, зевнула… проснулась. Уставилась на меня, и лицо у нее у нее было такое сонное, смешное и милое — смотрела и вроде бы не догоняла: а кто это такой, чего тут делает?.. Но вот сообразила, улыбнулась:
— Доброе утро!
— Доброе, — сказал я. — Слушай, Грому моему надо что-то поесть дать. Что у тебя может быть в этом плане?
Она задумалась, похлопала ресницами.
— Тушенка годится?..
— Ну, пойдет, ладно. Давай.
— Сейчас!.. Ты отвернись, пожалуйста.
— Зачем?
— Зачем! Стесняюсь я голышом.
— Ночью же не стеснялась?
— Ночью! То другое дело было.
И не поспоришь. Вправду ведь другое дело.
— Ладно, — я улыбнулся, отвернулся. И…
И понял, что же такого было в словах полковника.
Глава 12
Теперь уж я эту мысль не отпущу! Я закрепил ее намертво, на логический якорь. Но пока на якоре и оставил, поскольку время закрутилось вихрем
Мы покормили Грома. Конечно, банка тушенки — не совсем то для него, но мы и в полевых условиях, можно сказать. Так что нормально. Ну, а затем мы сами умылись, позавтракали… Замечательно, что мы вели себя совершенно по-дружески, не ощущая ни малейших психологических преград, но при этом не говорили ни слова о ночных бурях страстей. Будто бы не было этого. По некоему молчаливому уговору.
Я посматривал на часы, памятуя о том, что моя «командировка» до четырнадцати ноль-ноль, но дело разрешилось значительно раньше.
Где-то в