Промокнув капельки пота на лбу, натянула на последний бочонок с брагой плотную тканевую крышку, и улыбнулась проделанной работе. Через несколько дней можно будет гнать, а пока, можно будет поработать над рецептурой травяного ликера.
Вот только планы так и остались планами. В метре от сарая раздалось зычное:
— ПАААНА!
Как же меня достала эта семейка! Спиной к открытому окну стояла Альма.
— Я здесь! — Крикнула женщине, выглянув в открытое окно.
— Пана! Вы дома?! Языр сказал нет вас. А я его к вам на помощь отправила!
Значит, падлюка не соврал. Ситуация становилась все глупее. Упырь которого теща к ведьме-самогонщице отправляет. Ухахататься! Естественно, все эти мысли я при себе оставила.
— Сейчас руки вымою и выйду. Подожди.
Альма кивнула. Окно не стала закрывать, чтобы у любопытной соседки не создалось впечатления, что от нее что-то скрывают. Спиной чувствовала, как женщина наблюдала за тем, как я тщательно мою руки.
— Зачем столько мароки, Пана? Я такой чистоты в хатах не видала, как у тебя в сарае!
Еще бы. Какая уж там в хатах чистота, когда здесь даже мыла нормального нет?! Вообще, у меня была мысль наладить здесь мыловарение, вот только как объяснять людям, зачем оно надо?! Себе я варила красивые бруски, но вот с их продажей дела как-то не шли.
— И чем это ты руки трешь? Такие беленькие они у тебя всегда!
— Мылом мою. Алкоголь не любит грязь.
— Чудная ты пана! — Соседка ухнула, бусы на широкой груди зычно звякнули. — О таких глупостях думаешь. Тебе бы мужика найти. О детках подумать!
— Это ты чудная, Альма! — Хохотнула я. — Где я тебе в нашем селе мужика раздобуду? Пойдем в дом. Чай будешь?
— Чай? Пана, ты в такое время чай пьешь? Не мудрено, что с мужиком не ладно. Какому мужику понравится, что баба в такое время чаи гоняет?
— Пойдем, — усмехнулась я, — у меня мужиков нет. Никто тебя не осудит.
Конечно, чаи гонять с соседкой у меня желания не было. Но еще меньше желание было общаться с Елькой. Поэтому я надеялась расспросить Альму про дочь.
Мы поднялись на крыльцо и вошли в дом. Комната была пропитана запахом пирогов и вишни. Кажется, сегодня Нафаня добрался до варенья, пока я пропадала в сарае. Сам домовой сидел на печи, размахивая кедами. К счастью, кроме меня его никто видеть не мог, иначе пришлось бы тащить соседку на заброшенный погост.
— Присаживайся. — Я указала гостье не лавку, а сама пошла к печи, где булькал горшочек с кипятком.
— Чудная ты пана. Поэтому и с мужиками у тебя туго. Вон, вспомни, какой у меня муж рукастый был. Ты ж его застала его живым еще.
— И правда, хороший муж у тебя был.
— Ельке тоже повезло. Языр не только рукастый. Ласковый. Не бьет почти. Так, ладошкой пожурить может. И то, только за дело. Меня ее отец знатно колотил. Я Языру говорила, построже надо быть с девкой. А он, детину выносит, тогда строже можно.
Я слушала соседку и понимала, что она совершенно искренна в своих убеждениях. Только меня жизнь в которой «бьет значит любит» пугала до розовых чертей. Хотя здесь это было обыденностью. И я не могла сказать, что женщины Мархарата как-то обделялись со стороны закона, например. Нет. Они могли иметь имущество, наследовать землю, учиться. Но кто-то, когда-то им внушил, что они этого всего недостойны. И вообще, не бабье это дело. Мужик приравнялся к источнику благополучия, а его скотское отношение оправдывалась обществом. Ходя, если тирана по башке огреют лопатой, косо на тебя не посмотрят. В общем, мир двойных стандартов в действии.
— Зачем строже? Она же у тебя девка воспитанная.
— Ой, — соседка махнула рукой и взяла пирожок, — скажешь тоже. Всю душу в нее. А она скандалы чудит. Ночью орет, на всю деревню позорит. Туман живой ей мерещится. А какой в избе туман? Избу нам два раза светили! Никакой нечисти там не может быть! А она, туман да туман. Может, на сносях умом пошла? Лекарь только завтра будет. А она носится с пузом где-то.
Подняла взгляд на печь и увидела, как Нафаня насторожился.
— Что за туман?
Поставила рядом с соседкой кружку с чаем и сама села напротив.
— Да кто ж его поймет?! Говорит, живой. Вокруг старухи крутится. Ну понятно, что вокруг старухи туман. Свекровке скоро и в могилу пора. Говорю, радуйся дура! А она верещит почти каждую ночь. Еле в хате удерживаю, чтобы на всю деревню не позорится.
— Так а ты сама этот туман видела?
— Не, не вида́ла. — Женщина укусила пирожок. — Пана, я к тебе с просьбой пришла. Помоги, будь бабой, приголубь Языра, пока Елька не родила! Я ужо старая. А он на Га́ку все смотрит! А она шлава такая! Ты ж сама знаешь. Уведет мужика у дуры.
Боковым зрением я увидела, как челюсть домового полетела вниз. Издалека послышалось Зорькино «МУУУУ». А я даже не поняла, как должна была отреагировать на предложение соседки. Но Альма не закончила меня удивлять:
— Пана, ты хоть и баба никудышная, ни жопы, ни сисек, но сгодишься. Я про тебя всякого Языру расскажу, он и заинтересуется. А ты своего не теряй. Помоги девке. А то Га́ла его утянет из семьи. А без мужика, сама знаешь, в доме худо.
Нафаня подобрал челюсть. Я хотела ответить, но Альма меня остановила.
— Ты не благодари меня, пана. Я ж все понимаю. Тебе полегчает. Ты ж после своего князька наверняка мужика не видала. А наши мужики, они ж здоровенные. Никакой князь с ними не сравняется. Самый сок! Как заново родишься! А может, детку тебе заделает, коль не совсем испорчена. Ну, мне пора. А то ужин свекровка не наварит. Языра я к тебе завтра отправлю. Скажу, табурет пане нужон. Для