Биографии Шеппарда и Уайлда – идеальны для анализа в рамках казуального подхода предложенного Ю.Л. Бессмертным. Их неординарные поступки так резко контрастировали с принятыми в обществе стереотипами, что их можно с высокой степенью вероятности классифицировать как казусы. «Соглашусь, что индивидуальное поведение может изучаться и через анализ случаев, в которых человек выбирает между различными вариантами принятых норм. Но наиболее показательно все-таки казусы, в которых персонаж избирает вовсе не апробировавшийся до сих пор вариант поведения. Это может быть поведение, пренебрегавшее нормами, [эскапады Шеппарда – авт.], или абсолютизировавшее их [рациональное капиталистическое «предприятие» Уайлда и его безукоризненное «служение» закону – авт.]…» [389]. Именно общественный резонанс вокруг этих фигур привлек внимание Дефо, во многом благодаря которому их поведенческие паттерны превратились в исторические казусы, сохранившиеся в коллективной социальной памяти. «Возможно, что стареющий Дефо не одобрял легенды, которые быстро кристаллизовались вокруг Шеппарда и Уайлда, хотя, будучи их биографом, он в значительной степени нес ответственность за них» [390].
Создание мифов началось быстро, так через несколько месяцев после казни Уайлда пантомима «Арлекин Шеппард» с успехом шла на Смитфилдском рынке в разгар Варфоломеевской ярмарки. В 1728 г. последовала упоминаемая выше «Опера нищего» Гэя – «ньюгейтская пастораль», в которой Уайлд превратился в скупщика краденого Пичема, а Шеппард – в благородно-утонченного грабителя Макхита. Томас Уолкер, мечтая повторить успех Гэя, взял в качестве основы анонимную пьесу «Разрушитель тюрем» [391], ввел туда легко узнаваемые фигуры – Шеппарда и Уйалда, в свою пьесу «Опера квакеров», постановка которой, однако, с треском провалилась [392]. Миф о Шеппарде и Уайлде оказался настолько живучим, что в XIX в. пересек океан, присоединившись к газетным историям о преступниках Неде Келли в Австралии и Джесси Джеймсе в Америке, и затем в XX в. получил очередную реинкарнацию в «Трехгрошовой опере» Бертольда Брехта. «Так, архетипическая тень противостояния Шеппарда и Уайлда прослеживается и в многочисленных современных фильмах о побегах, например, картине «Мотылек» (1973), где главную роль исполняет изящный Стив Маккуин, чье круглое мальчишеское лицо странно напоминает оригинальный портрет Шеппарда кисти Торнхилла» [393].
«Природа исторического события такова, что рассказ о нем не может быть исчерпывающим и прозрачным. Это можно сказать как о рассказе свидетеля, так и о сочинении историка. И в том, и в другом случае есть место для отбора данных, упрощения сложных связей, акцентирования одних аспектов происходящего и исключения/забвения других» [394]. Дефо, как очевидец описываемых событий, к тому же необычайно энергичный, ловкий и опытный публицист, знал, как одновременно угодить читательской аудитории и ненавязчиво позволить ей извлечь из предлагаемого нарратива некий нравственный урок. Поэтому «История замечательной жизни Джона Шеппарда» [395]предваряется пространным обращением к жителям Лондона и Вестминстера, в котором, по-видимому, еще и для того, чтобы заранее избежать обвинений в неразборчивости и страсти к наживе разъясняются причины обращения к столь низменному предмету. «Достопочтенные джентльмены, Ваш опыт не раз убеждал вас, что согласно вечной максиме, нет иного способа защитить невинных, кроме как наказать виновных. Преступления, в изобилии совершающиеся в густонаселенных городах, являются не чем иным, как следствием аморальных склонностей худших представителей человеческого рода. Среди самых вопиющих злодеяний нашего времени взломы, поджоги, ограбления на большой дороге, мошенничество, практикующиеся повсеместно, следствие чего под угрозой не только Ваша собственность, но и жизни». Если законодательная власть выписывает рецепты против этого зла, то задача каждого члена общества в том, чтобы способствовать претворению буквы закона в практическую плоскость. Как мы видим, налицо апелляция к гражданскому самосознанию, ибо, по мысли автора, усилия частных лиц и их содействие магистратам в исполнении законов способствуют торжеству правосудия и добродетели. При этом резюмируется, что наличествуют хоть и небольшие, но значимые успехи в борьбе с различными формами социального зла: закрываются игорные дома, а «самые отъявленные и распущенные проститутки испытали гнев божественного возмездия» [396]. Но пример Шеппарда уникален в силу того, что он демонстрировал исключительно дерзкое даже по меркам описываемого времени пренебрежение законами, и «не было в Англии тюрьмы, способной удержать его в своих стенах» [397]. Примечательно, что биография Шеппарда презентуется как «чуждая басен и вымыслов и потому состоящая из невероятных, но бесспорных событий, свершившихся на порогах Ваших жилищ» [398]. Примечательно, что для усиления эффекта достоверности указаны источники информации: это материалы судебных дел, свидетельства потерпевших, служителей Ньюгейта, ньюгейтского капеллана преподобного Вагстаффа, ну, и конечно, исповедь самого Шеппарда.
Остается открытым вопрос, какова степень авторства самого Дефо, так как «История Джона Шеппарда» в плане структуры и стилистики во многом соответствует не перу зрелого мастера художественной прозы, а скорее незамысловатым ньюгейтскими биографиям. В нем хаотично перемешаны сенсационные факты о преступлениях Шеппарда и его «коллег» по ремеслу, детальные описания его побегов, благочестивые воззвания, саркастические диалоги, исключительно вульгарные жаргонизмы и напоминающие бухгалтерскую отчетность сведения об украденных Шеппардом вещах. «Разнородный характер «Истории» очевиден. Есть отрывки, которые являются, очевидно, прямыми выдержками из официальных судебных документов. Есть увлекательные, но запутанные сообщения о методах побега Шеппарда… Есть вставки религиозной проповеди и призывы к раскаянию, несомненно, исходящие от преподобного Вагстаффа» [399]. Действительно история носит отпечаток коллективного творчества тайбернских журналистов Джона Эпплби, как композиция из текстов, подвергнутых спешной, а потому зачастую небрежной редакторской обработке. Примечательно, что отказ от авторства был своего рода литературным «брендом» Дефо. Недаром большинство его произведений написаны в форме автобиографий главных героев, а сам автор выдает себя за издателя или редактора, подчеркивая, что всего лишь сглаживает слишком откровенные подробности, но ни в коем случае не меняет смысла и сути судьбы своих персонажей. «Все произведения Дефо написаны в виде бесхитростного рассказа обычного, ничем не примечательного человека. о произошедших событиях из собственной жизни. При этом романист старается быть точным в мельчайших деталях, добросовестно описывая все поступки героев» [400]. Жизнь Шеппарда была уже готовым сюжетом, которому следовало придать максимальную достоверность, представив ее от лица самого главного героя, в чем Дефо не было равных. «Навестив преступника, Дефо вернулся из тюрьмы с мнимым письмом Шеппарда и стихами, будто бы им же написанными. Кроме того, он договорился с Шеппардом о том, что в день казни, уже стоя с