Вообще проникновение Мандевиля в область человеческой психологии неудивительно, ведь он был врачом, и понимание психических процессов, на наш взгляд, является одной из сильных сторон трактата, позволившей прийти к оригинальным для своего времени выводам. Ложные суждения, возникающие у публики от созерцания предсмертного поведения висельников, автор частично объясняет укоренившимся архетипом поведения ранних христианских мучеников, которые с готовностью и кротостью, сродни истинному мужеству, принимали смерть в огне или других муках. Подобное поведение сформировало отношение к проявлению твердости перед лицом смерти как к проявлению добродетели: «Таким образом, святые мученики страдали мужественно за веру, и, обладая секретом пути к вечному счастью, поспешали к смерти с готовностью и даже радовались разгоравшемуся пламени» [545]. Но в данном случае Мандевиль строго предупреждает не путать твердость духа, противостоящую страху смерти, выказываемую святыми, со страстями, обуревающими висельников.
Таким образом, Мандевиль стремится обратить внимание законодателя на то, что публичность смертной казни утратила свои дидактические функции и больше не является эффективным средством устрашения и превенции повторных преступлений. Вполне естественно, что в вышеописанных условиях смысл наказания как кары за совершенное преступление пропадает, так как виселица превращается в театральные подмостки, на которых разыгрывается бенефис главного героя: «общество… хотело сделать из своих негодяев героев, восставших против власти, эксплуатации, несправедливости. Поэтому казни собирали огромные толпы» [546].
Две последние главы трактата посвящены разбору и критике современной Мандевилю системы уголовных наказаний, в частности – условиям тюремного заключения и практике высылки уголовных элементов в британские колонии. Рассматривая причины участившихся казней в Тайберне, другими словами анализируя основания роста преступности, автор называет «вторую губительную крайность», которая, наряду с порочной практикой сотрудничества с ворами, ведет к криминализации столицы. Мандевиль убежден, что такая причина сокрыта в условиях тюремного содержания и методах обращения с теми преступниками, которых все же настигло правосудие – с арестантами Ньюгейта. Тревельян называл тюрьмы XVIII столетия «национальным позором», и это, пожалуй, один из самых мягких эпитетов. В английском тюрьмоведении распространены популярные клише «школы порока», «академии преступлений», «рассадники моральной чумы». Подобную характеристику условиям Ньюгейта представляет нам автор памфлета, не скупясь на живые образы и «жалящие» метафоры. Мандевиль задается вопросом: что кроме предельного разврата можно ожидать от содержания на малой площади сорока-пятидесяти арестантов, каждый из которых и попал в тюрьму, только «потому, что был худшим из худших?» Порочность умножается еще и от того, подчеркивает автор, что в замкнутом пространстве содержатся преступники обоих полов, «с последствиями, которые можно предположить». Все свободное время арестанты оттачивают грани своего ремесла – делятся криминальными секретами, заводят связи и сколачивают новые союзы, гордятся былой славой, окружая себя жуткими легендами. Даже получив приговор к высшей мере, в последние дни перед Тайберном «просто нет никакой возможности уделить внимание Душе, подготовить себя для другого мира, потому что вокруг постоянный шум и возня» [547].
Сквозь страницы трактата «красной нитью» проходит глубочайшая мысль – причины преступности имеют социальные корни и произрастают из пороков общества. Малолетние преступники – прежде всего жертвы социальных деформаций, – убежден автор. Несовершенство или даже порочность общественного отношения к преступности приводит к тому, что юный жулик, вступивший на кривую дорожку по стечению обстоятельств или по легкомыслию, неизбежно превратится в закоренелого правонарушителя. Одной из причин этой гибельной трансформации становятся условия содержания в тюрьме, которая становится «школой криминала», в которой молодежь перенимает навыки преступного ремесла у своих старших коллег: «они… проводят часы, обсуждая, как вести себя на перекрестных допросах, читают лекции о том, как усыпить бдительность жертвы и ограбить ее» [548]. Мандевиль ставит вопрос о возможности перехода к одиночному заключению, предлагая соорудить «сто маленьких, но отдельных камер» по 12 кв. футов! отделить подозреваемых от осужденных, мужчин от женщин. Предотвратив порочное общение с рецидивистами, можно будет ограничить их влияние на малолетних или невинно осужденных, считает Мандевиль. И вновь автор словно предсказал вектор предстоящего во второй половине столетия тюремного реформирования: одна из первых инициатив коснется жесткого разделения арестантов по группам: по полу, возрасту, отделение подследственных от осужденных, рецидивистов от осужденных впервые.
Лондонская долговая тюрьма. XVIII век [549]
Второе предложение Мандевиля касается установки фиксированных условий по процедуре подготовки осужденного к исполнению смертного приговора. Срок ожидания помилования должен быть четко определен, по истечении этого срока осужденному предоставляется один день для прощания с друзьями и родственниками, после он должен ожидать исполнения приговора в полном одиночестве. Доступ к нему может быть только у надзирателя (строго проинструктированного о недопустимости проноса спиртного) и священника. Это поможет преступнику «приготовить душу к вечности». Мандевиль приводит пример «других протестантских стран за морем», очевидно имея в виду родную Голландию, где практика общения с духовником в день перед казнью вменена в обязанность священнослужителям либо по линии церкви, либо по указанию городского магистрата. Автор предлагает также ограничить рацион питания приговоренного к смертной казни хлебом и водой, как символ поста и приготовления тела к «получению покаяния». Мандевиль уверен, что воздержание от пищи освободит разум от мирского, пробудит голос совести и муки души. В таких условиях у человека будет возможность провести внутреннюю работу, проанализировать причины, приведшие его к такому жизненному итогу, в полной мере ощутить чувство смертности, смириться и приготовить Душу к встрече с Господом. И вновь Мандевиль практически интуитивно наметил второе важнейшее направление предстоящего пенитенциарного реформирования – закрепление практики церковного тюремного служения в английских местах заключения [550].
Соблюдение вышеобозначенных предложений будет способствовать пенитенции [551]. Почувствовав раскаяние и освободив душу на исповеди, воодушевленный верой преступник сможет укрепить дух постоянной молитвой и уповать на прощение Всевышнего. Вот тогда, когда его повезут на место проведения экзекуции (кстати, Мандевиль был противником публичных казней, и подчеркивал, что процедура должна производиться in camera, что полностью созвучно направлениям будущей реформы), его «пронзительные вопли, жалобы, рыдания будут разрывать сердца зрителей, а потоки слез, льющиеся по впалым щекам из обезумевших глаз будут свидетельствовать о страдании, ужасе и