Ключевой тезис Генри Филдинга, впоследствии закрепленный и преобразованный его последователями, состоял в том, что рост преступности был структурным следствием коммерциализации общества, освободившей низшие сословия от состояния зависимости и изменившей их отношения с властью. Их увеличившееся благосостояние и презрение к установленной иерархии, наряду с потреблением алкоголя, отсутствием продуктивной созидательной деятельности в стратегической перспективе вели к снижению политического, экономического и военного потенциала государства.
Решением этой проблемы, по мысли Филдинга, было внедрение усовершенствованной политической системы, способной управлять коммерческой и социальной средой, а, следовательно, пресекать соблазны и предотвращать криминальный прогресс. Следовательно, моральный порядок был той категорией, которая должна активно создаваться посредством акта управления, так как соблазны, предлагаемые коммерческим обществом, явно превышали возможности индивидуальной воли к сопротивлению.
Генри, а за ним и Джон Филдинг ратовали за то, чтобы полицейская деятельность была технической, бюрократической, аполитичной и экспертной. Фактически население не должно быть допущено к непосредственному осуществлению полицейских функций, не обладая специализированными знаниями и навыками, но гражданская инициатива была залогом успеха профессиональной деятельности по обнаружению преступлений. «Я осознаю, что нет власти, обязующей их действовать определенным образом, но убежден, что если они положат на весы свою репутацию и личный интерес, они все же сделают то, что закон предписывает каждому индивиду для общего блага» [760], – писал Дж. Филдинг, мотивируя сотрудничество не принуждением, а гражданской сознательностью. Следовательно, в концепции Филдинга население выступает не объектом управления, а полноценным партнером государства, от лица которого осуществляется правоохранительная деятельность. Существование полиции обусловлено доверием общественности и ее добровольным участием в добровольном соблюдении закона. Это коренное отличие британской модели «policing by consent» (охрана правопорядка по согласию) от континентальной, что было закреплено в разработанных Робертом Пилем девяти принципах, ставших идеологической основой Акта о столичной полиции 1829 г. [761]
Глава 5
«Наиболее гуманные и эффективные способы воспитания злодеев, приговорённых к смертной казни…»: социальный проект английского просветителя Джонаса Хэнвея (1776)
Филантроп, историк, путешественник и коммерсант Джонас Хэнвей оставил богатейшее публицистическое и эпистолярное наследие (известны 74 его печатные работы) посвященное самым разнообразным социальным проблемам: благотворительность и попечение о подкидышах, проблема транзитной торговли с Ираном через Россию, критика традиционного английского чаепития, вопросы снабжения военно-морского флота, сопротивление натурализации евреев и усовершенствование системы церковно-приходского учета рожденных младенцев – это лишь часть объектов его многочисленных исследований. Однако, любопытно отметить, что, несмотря на такой внушительный «багаж» типично просветительских идей, известность Хэнвею принесло банальное изобретение – привычка использовать зонтик как средство защиты от дождя, которым он в свое время эпатировал лондонское общество и буквально выводил из себя лондонских кэбменов, нарушив их монополию на «мобильное укрытие» от знаменитых сюрпризов английской погоды.
Джонас Хэнвей
Трактат «Одиночное тюремное заключение» – одна из поздних работ Джонаса Хэнвея – бесценный вклад в идейные основы и базовые принципы науки об исполнении наказания. Удивительно, что взгляды, высказанные им раньше многих реформаторов системы уголовного наказания, до сих пор не принесли ему известности в кругу исследователей-криминологов или специалистов в области пенитенциарной педагогики. Упомянутое эссе, аутентичное название которого «Одиночное тюремное заключение. С предложениями выгодного использования труда, скромного рациона питания, наиболее гуманные и эффективные способы воспитания злодеев, приговоренных к смертной казни или высылке, к правильному пониманию их состояния; с предложениями по исцеляющей профилактике. А также как обучить правонарушителей и преступников достижению гармонии в обоих мирах и сохранить для нации достигнутые плоды свободы и безопасности от насилия» уже заголовком декларирует широту взглядов просветителя и охват тех вопросов, которые он пытается вынести на повестку обсуждения для государственных деятелей и широкой общественности [762]. Просветитель подходит к проблеме социального реформизма с позиции глубоко религиозного гражданина, и все методы борьбы с преступностью, так или иначе, он связывает с укреплением морали и религии. Свою публикацию Хэнвей рассматривал как проект (или план) по искоренению преступности и реформированию тюремной системы, любезно предложенный правительству.
Для Хэнвея главная цель его плана – «предохранить» преступников от зла, сбить их с пути греха, тем самым поддержав основы христианского благочестия и гражданских законов. Сквозь более чем сто сорок страниц его эссе идея сопричастности и взаимной связи двух миров – Божественного и земного – проходит красной нитью. «Я льщу себе мыслью, – пишет публицист, – что предложение моих соображений есть исполнение христианского долга перед Творцом и гражданского долга перед моей страной, вознося сердечные молитвы о том, что глупый поумнеет, а нечестивый оставит этот губительный путь и будет жить [763]» [курсив выделен автором памфлета].
Один из публицистических приемов, которым пользовались социальные реформаторы эпохи Просвещения, состоял в трактовке рассматриваемой проблемы с позиции «социального врачевателя»: поставить диагноз, описать этиологию, предписать курс лечения, ведущий в идеале к искоренению искомой общественной «язвы». Для Хэнвея эта язва времени представляет собой «разложение морали, вызванное, предположительно, растущим достатком» [764], которое, в свою очередь, приводит к угрожающе растущему числу правонарушителей. Используя образный язык для «нагнетания» ситуации он пишет: «Мы склонны преувеличивать опасность, но в данном случае не будет преувеличением утверждать, что мы живем в стране, где человек не чувствует себя в безопасности от пистолета, приставленного к груди, ни в собственном доме, ни в экипаже, ни на улицах города. Можно, безусловно, удалиться в поместье за несколько миль от столицы, но и этого не сделаешь без хорошо вооруженной охраны или готовности в случае нападения заплатить, сколько потребуют ради сохранения жизни… Так как же после этого мы можем утверждать, что мы – свободная нация?» [765].
Проблемы возрастающей криминализации мегаполиса, – рассуждает просветитель, – уже не решает ни эскалация применения смертной казни, ни увеличение потока практикуемой транспортировки преступников в заокеанские колонии. По мнению автора трактата, существующие меры правовой защиты общества «никогда не были достаточны для радикального излечения болезни» [766]. Хэнвей свидетельствует, что в современной ему Англии «один из тринадцати заслуживающих смертную казнь по закону, получает приговор в исполнение. Двенадцать остальных крепнут в убеждении, что преступления можно совершать безнаказанно» [767]. Приглашая к дискуссии, Хэнвей с патетикой вопрошает: если наши законы не работают, должны ли мы задуматься о новых? В развитие темы публицист патриотично рассуждает: «Мы не