В семнадцатом столетии идея принудительного труда как альтернативы карательным наказаниям за имущественные преступления получает новый импульс и обретает новый контекст. Век религиозных и политических дискуссий и разногласий открыл острую общественную полемику по вопросу отмены смертной казни, которая продлится не одно столетие. Источником первых аргументов против смертной казни как наказания за преступления против собственности (воровство, мошенничество, грабеж) стало Писание, авторитет которого в этот пуританский век был неоспоримым. Основатель «Религиозного общества друзей» Джордж Фокс в петиции к Парламенту «Пятьдесят девять наставлений для исправления положения» [957] выразил открытый общественный протест против сметной казни за имущественные преступления: «И пусть никто не будет предан смерти за кражу крупного рогатого скота, или денег, или любых других вещей, ибо по закону Божию необходимо были восстановить их стоимость в четыре раза, и если не сможет, то пусть продадут его для уплаты за украденное им» [958]. Даже если буквально руководствоваться Писанием, убеждал Фокс, наказание должно быть соразмерно преступлению, ведь главной его целью является восстановление справедливости [959]. Сохраняя преступнику, осужденному за воровство, жизнь, правосудию долженствует предоставить ему и возможность искупить причиненный ущерб, а как еще это можно сделать, если не трудом в пользу того, кому нанесена обида, или в пользу государства, которое вершит правосудие._Еще один квакер по вероисповеданию, английский социальный реформатор Джон Беллерс в социально-философском эссе «Очерки о бедных, промышленниках, торговцах и морали» рассматривая доводы в пользу отмены смертной казни, убеждает читателя: «общество несет экономические убытки, убивая преступников, вместо использования их труда», и предполагает, что при соответствующем гуманном обращении «даже самый злостный негодяй может исправиться» [960].
В гневной петиции «Протест против вопиющего греха» [961]лидер левеллеров, сторонник пуританских взглядов Самюэль Чидли высказывает схожие соображения: «Люди могут быть полезны, пока живы, но когда они мертвы, они бесполезны: живая собака лучше мертвого льва. Мы же готовы скорее похоронить, чем нанять на работу, хотя так несправедливо предавать их смерти, когда Апостол говорит: пусть трудится, но нет, говорит судья, он должен быть повешен…» [962]. Далее следует целый комплекс предложений по использованию принудительного труда как альтернативы высшей мере: он [вор, мошенник – авт.] может быть отдан в наем той стороне, которая понесла ущерб, пока не отработает украденное в двойном размере. А если никто не пожелает его нанять, государство должно использовать его труд: на земле, на воде, в угольных шахтах, на галерах, в работных домах. Убегут от назначенной работы – сумма долга, которую надлежит отработать, удваивается, выразят отказ трудиться – не получат пищи [963]. Проще всего, рассуждает Чидли, приговорить вора к смерти, нарушая при этом заветы Господа, но пусть же он попробует жить в соответствии с ними. На протяжении всей петиции С. Чидли апеллирует к Создателю, требует привести в гармонию законы Бога и земное правосудие, а судьям руководствоваться мужеством и страхом перед Богом и не брать грех за нарушение заповедей Его [964]. Складывается впечатление, что Чидли больше обеспокоен проблемой «вопиющего греха» – нарушением заповеди «Не убий» со стороны представителей системы правосудия, нежели положением осужденного к тяжелому труду.
Мы можем наблюдать насколько противоречив богословский дискурс проблемы применения тяжелого труда в качестве альтернативного наказания в XVII в. В зависимости от конкретных религиозных взглядов авторы видели в принудительном труде либо целебное средство к исправлению, либо источник страданий, ниспосланных в наказание. Позиция ретрибутивного наказания была созвучна кальвинистской морали, которая требовала, что непременного воздаяния за грех. Архиепископ Йоркский Уильям Доуз проповедовал: как Бог может наказывать вечными муками на протяженность вечной жизни «там», так и государство может наказывать человека на весь период жизни «здесь»: «если того требуют обстоятельства… за отдельные особо тяжкие преступления, надлежит приговаривать и к вечному изгнанию или тюремному заключению, в отдельных случаях даже к телесным наказаниям или работе в шахтах и на галерах» [965]. Здесь мы наблюдаем ретрибутивное понимание принудительного труда – явно выраженные карательный и назидательный эффекты. Пролонгированное наказание в земной жизни постепенно обнаруживает большую устрашающую силу примера, нежели мимолетная смерть, если же «в довесок» назначается каторга – результат превосходит все ожидания.
В анонимной публикации под авторством «искреннего патриота» (1695) «Солон Секундус или некоторые недостатки английского права с надлежащими советами правовых преобразований» отмечалось: «…английский человек, так любит свободу, что [лишение свободы – авт.] для него ужаснее, чем бесславная смерть, которая лишь неприятна» [966]. Даже в сравнении с телесными наказаниями, лишение свободы, по мнению автора, воспринимается значительно тяжелее: «Телесные наказания, я имею в виду розги, редко имеют эффективное воздействие в качестве наказания, так как забываются сразу, как только уходит боль. Но потеря свободы произведет куда более сильное впечатление, сделает дыру в сердце, и наполнит его глубокой скорбью» [967]. По этой «канве» пуританские богословы начинают «вышивать» новый рисунок: если Бог имеет возможность вечного наказания в жизни вечной, то земное правосудие может также, не лишая жизни, растянуть наказание на всю протяженность этой жизни. Пожизненное тюремное заключение, каторжные работы, работы на галерах несут наказание, соизмеримое с длительностью земного пути преступника/грешника, посягнувшего на земные и небесные законы. При этом, представители правосудия не отнимают у преступника жизнь, не посягают этим на нарушение Божьих заповедей, а поучительный пример для окружающих имеет долгосрочный эффект: «…если бы эти негодяи, после справедливого и законного осуждения, были обречены на двадцать один год заключения и каторжных работ, один пример такого рода ужасает больше, чем одновременная казнь ста человек, о которой забывают, как только рассказ окончен» [968].
В некоторых произведениях, преимущественно проповеднического характера, авторам удавалось совместить трактовку каторжного труда как кары за содеянное с его «реформирующим» воздействием на преступника и назидательным воздействием на окружающих. По мнению С. Чидли, идеальное наказание предполагает физические страдания, но они же несут духовное перерождение: «И тогда, если кто-либо (а я надеюсь, многие) будет обращен в этом своем пленном состоянии, о, как они благословят время, когда они подверглись заключению с принуждением к труду, когда они познали себя и вспомнили о Всевышнем!» [969]. Теология «искупительных страданий» подчеркивает важность тяжелого труда в духовном «преображении» злодея, интерпретирует физические тяготы, как средство очищения от грехов и обретение прощения. Автор