Спектакли играли французские актеры на русские темы. Например, был спектакль – советский суд над Иосифом Бродским по стенограмме Фриды Вигдоровой. Это действо было в каком-то сарае. За столом сидела судья – толстая деваха с косой, перед ней актер, изображающий Бродского, и свидетели. Актер, игравший Ефима Эткинда, сидел на столе и очень самоуверенно что-то отвечал судье. Так случилось, что я в зале оказалась рядом с Ефимом Григорьевичем Эткиндом, который приехал на несколько дней на этот фестиваль, и я спросила, что он так смело тогда отвечал судье. Он ответил: «Ну что вы, Алла, мы так боялись. Внешне старались не показывать, но дрожали».
Или «Евгений Онегин», которого французы разыгрывали во дворе старинного дома. Действие проходило в комнатах, и мы, зрители, это видели через окна. Но иногда действие разворачивалось и во дворе, у нас на глазах. Дуэль Ленского и Онегина была почти натуральная. Был сильный ветер, и когда Ленский упал, его шарф улетел далеко вниз в пойму реки. А перед балом всем разносили вино. И зрителям тоже.
Очень много было выдумки на этих спектаклях: то актер в развевающейся крылатке почему-то на кладбище читал Есенина, то в каком-то заброшенном замке французы репетировали жизнь Маяковского, ну и т. д. Забавно.
А мы с Сергеем Юрским занимались русской поэзией в прелестном старом аббатстве 14-го века с театральными студентами из Страсбурга, Парижа и Лиона. Когда они к нам пришли, они не знали, кто такой Пушкин, кто Блок, а кто Ахматова. Через 2 недели мы устроили концерт для участников фестиваля, где наши студенты прекрасно читали стихи на французском языке от Пушкина до Бродского. Все участники жили тоже в разных местах и в разных деревнях, но собирались на завтрак, обед и ужин в большой сарай на берегу реки. Сарай назывался «Кабаре». Этот фестиваль остался у меня надолго в памяти, мне казалось, что такого в России сделать невозможно.
1995 год
Письмо
15 января 1995 г.
Дорогой Том, здравствуйте! Как Вы поживаете? Как Ваша книжка продвигается? Я опять сижу в Афинах. Мы тут с Димой Певцовым играем «Квартет». Играем каждый день уже больше месяца. Здесь Любимов – ставит с греками «Кредиторов» Стриндберга. Я посмотрела репетицию – по-моему, неинтересно. Много общаюсь с греческими актерами. Одна – Оля Лазариду – очень мне нравится. Она, кстати, играла мою роль в «Квартете», в первой постановке Терзопулоса. Но там совершенно была другая эстетика и другой спектакль. Мы с ней часто сидим в кафе и разговариваем. Она очень хорошо понимает мой французский. Вообще актеры всех стран очень хорошо понимают друг друга, я заметила. Кое-чему она меня учит. Много рассказывает про Древнюю Грецию. Они тут все немного на этом помешаны, вернее, те, с кем я общаюсь. И зовут себя эллинами, а Грецию – Элладой. Познакомилась тут с одним философом – очень тонкий, интеллигентный человек, правда, пьющий, вернее – бывают запои, что хуже.
Мне кажется, что греки сильно расслоились интеллектуально. Есть очень образованные, гениальные, а есть темная толпа – торгаши и обманщики. В Греции это расслоение особенно заметно. Произошел, видимо, когда-то разрыв цивилизации.
Греки учили, что философия (мироощущение) начинается с удивления. Удивившись, человек выделяет из мира предмет и начинает его исследовать. Постепенно весь мир раскладывается на предметы. И человек, как предмет, тоже исследуется. Так появился, наверное, театр. Из хаоса человек выбирается и постепенно теряет взгляд на мир как на переплетение всего во всем. Так, по-моему, он теряет Бога. Но потом, разъединив, опять соединяет это мироощущение в единое – в Бога.
Во всяком случае, именно в Греции я предаюсь глупому и наивному философствованию. Извините. В Греции странная энергетика. Поневоле толкает на философствование. У Тютчева, кстати, есть прекрасная строчка: «Все во мне и я во всем». Я это чувствую или на природе, или в Греции. Обнимаю,
Письмо
15 марта 1995 г.
Том, пишу кратко, нет, как всегда, бумаги. Я в Бельгии. У меня тут в Антверпене в Пушкинском центре концерт «Ахматова – Цветаева». Потом что-то вроде лекции о Серебряном веке. Одна слушательница меня спросила, что такое акмеизм, я толком не могла ответить. А Вы бы как ответили?
Я весь февраль провела в больнице – две небольшие операции – ухо и горло. С наркозом, швами и другими противными процедурами. Доходчиво, а может быть, просто с юмором, врач мне объяснил, что у меня атавизм – стали расти жабры. Я его спрашиваю: «А когда хвост?» Но прошло, слава Богу, все хорошо. Ходила между операциями по концертам. У нас в России странные вещи сейчас творятся. Первого февраля в зале Консерватории был концерт оркестра Мариинского театра, дирижировал Гергиев, играли Вагнера. Так вот, в зале сидело много странных людей в черной форме и со свастикой на рукаве. Их называют у нас «баркашовцами». Каково! И куда это приведет? Была на концерте испанцев – танцевали фламенко. Как я это люблю! И как они это прекрасно делают. И поют сорванными голосами! Я помню, много лет назад в Крыму, в Ялте я была на концерте знаменитого их танцора Гадеса с труппой. Он божественно танцевал фламенко, а когда запели вот эти народные песни со странными сорванными звуками – в зале раздался смех. Гадес повернулся к залу и, не прерывая танца, передразнил зал: «ха-ха-ха» и продолжал дальше танцевать. Но теперь в Москве концерт прошел на «ура». Может быть, просто московская публика более подготовлена к такого рода зрелищам.
На «Таганке» Любимов репетирует «Медею» без меня. Греки хотели приостановить этот проект с Любимовым, но были уже затрачены деньги на костюмы, декорацию, и решили продолжать без меня. Не знаю, хорошо это или нет. Пока не решила. Не знаю, что у них получится. У них нет актрисы на такую роль. А просто «командой» трагедию не вытянуть. Посмотрела я тут у Анатолия Васильева «Дядюшкин сон» по Достоевскому с прекрасной актрисой из Венгрии – Мари