А теперь…
Подниму и уложу волосы вот так, вокруг головы. И не косами, как принято на пустошах, а изящно переплетая пряди так, чтобы создавалось ощущение легкости, воздушности и изысканного стиля. В столице прической знатных дам занимаются куаферы, но когда не хочешь ждать и сидеть в кресле несколько часов, то используешь расческу с чарами.
Вот так проводишь по волосам — и они покрываются искрящейся серебряной пылью. Через несколько мгновений она развеивается, волосы приходят в движение и вскоре у тебя голова не провинциальной растрепы, а настоящей дамы, хоть сейчас на картинку в модный журнал.
Закончив с прической и положив зачарованную расческу на подпитку от артефакта, я спустилась на первый этаж. Оран уже допивал чашку кофе, а Элли хлопотала у плиты, снимая с огня сковороду с яичницей и колбасками. На пустошах всегда едят сытно, это вам не столичный завтрак с полупрозрачным тостом, каплей джема и апельсиновым соком для стройности тела.
— Выглядишь… — Оран помедлил, подбирая слова. — Потрясающе!
Я улыбнулась. Невольно подумалось, что он давно никому не говорил комплиментов — а еще, что я ничего о нем пока не знаю. Как он жил, с кем дружил, что ему нравится, кроме кондитерского искусства, в кого был влюблен — ведь Оран не мальчик, он наверняка уже кого-то любил.
Впрочем, ничего. Постепенно разберемся. Если верить сказкам, в истинной паре нет лжи — и со временем я все о нем узнаю.
Мне хотелось узнавать. Не из любопытства — из желания стать ближе к Орану.
— Спасибо. Ты всегда встаешь так рано?
Оран кивнул. Допил кофе.
— Да. Пока придется и тебе. В пекарню будем ходить вместе, — произнес он. — Все должно успокоиться. Улечься.
Элли горестно вздохнула, шустро орудуя лопаточкой и перекладывая яичницу на тарелки.
— Вы думаете, милорд, что покушение повторятся?
Домовичка освоилась моментально: она смотрела на Орана как на моего мужа, а не как на гостя.
— Конечно, — кивнул Оран. — Надо быть настороже.
— Ужасно! — воскликнула Элли и ушла к печи.
Завтрак был выше всяких похвал. Оран ел аккуратно и быстро — сказывались воспитание и опыт скитаний, когда надо съесть краюху хлеба, чтобы ее не отняли или не выбили из рук для смеха. Я смотрела на него — изящные руки музыканта, привычно сосредоточенное лицо, взгляд, направленный куда-то в глубину, а не в мир — и ни о чем не думала. Просто любовалась человеком, который сидел напротив, и это было так спокойно, так чисто и правильно, что хотелось петь.
— Насчет твоего проклятия, — сказала я, когда Оран опустошил тарелку. — Почему ты думаешь, что истинность может его разрушить?
Оран мимолетным движением дотронулся салфеткой до губ. Откинулся на спинку деревянного стула, который сколотил мой прадед.
— Потому что обретение истинной пары это благословение Господа, — ответил он. — А богословы говорят, что оно разбивает все оковы, наложенные смертными.
— Ты знаком с богословием? — удивилась я.
Обычно драконы занимаются делами и деньгами, а не умственными изысканиями — от них дохода не получишь. Но Оран кивнул.
— Получил степень доктора философии, учился в университете святого Франциска, — ответил он. — Мой бывший дом владеет несколькими крупными музеями, и я готовился стать директором одного из них. Нужно было соответствующее образование.
— Музеями? Какими, например?
— Например, Генеральным музеем Минарского королевства, — ответил Оран, и я едва не присвистнула. Это была подлинная сокровищница минувших эпох. Чего там только не было — картины, статуи, мумии, драгоценности, посуда, мебель, мощи святых. И все поистине бесценно.
— Я всегда считала, что он государственный, — пробормотала я. Оран едва заметно улыбнулся — драконы всегда накладывают лапы на сокровища. Вот и музей присвоили, не объявляя об этом народу королевства.
— Уже много веков нет. Директором я не стал, но не жалею об этом. Ну что, нам пора идти.
Я кивнула, мы поднялись из-за стола, и в это время в дверь торопливо застучали.
* * *
Оран отстранил меня, прошел к двери и открыл.
Весь дом озарился светом, словно в нем вспыхнуло маленькое солнце. Но я даже не успела испугаться: почти сразу же сияние угасло, выпуская золотую птичку — та трепетала крылышками над протянутой ладонью Орана, открывая и закрывая длинный тонкий клюв.
— Быстро же, — пробормотал он, и птица пропела глубоким мелодичным голосом:
— Оран Боллиндерри, изгнанный из своего дома, проклятый, лишенный чести! Дом Боллиндерри узнал об обретении тобой истинной пары. Это во многом меняет отношение к тебе, но не отменяет его. Для отчета и доказательств тебе надлежит предстать перед советом драконьих домов, предъявить цепь истинности на коже и предоставить подробнейший рассказ об обретении. Подписано: Клив Боллиндерри, глава своего дома.
Птица умолкла, сложила крылья и опустилась на ладонь Орана, закрыв глаза. Я замерла, забыв обо всем. Рассматривала птичьи перья — новейший способ артефакторной связи, еще не всем доступный даже в столице. И вот птичку прислали в нашу глушь, чтобы отдать Орану распоряжения.
Великие и сиятельные драконы снизошли до изгнанника с приказами.
— Лихо командует Клив Боллиндерри, — негромко сказала я. Оран усмехнулся. Кивнул.
— Он мой дед. Четыреста пятнадцать лет, крепко держит дела дома в руках и не собирается их разжимать.
Мне сделалось холодно. Получается, Оран должен вернуться в столицу — а я, конечно, поеду вместе с ним. Пекарня временно останется без булочек и круассанов.
Его могут простить! Эта мысль вспыхнула в голове ярче прилетевшей птички-посланницы. С Орана могут снять проклятие, он снова сможет оборачиваться и летать! Он снова будет свободен. Станет не печь круассаны в пекарне на пустошах, а займет место директора Генерального музея, как и хотел когда-то!
— И… наверно, тебе пора собираться, — сказала я. — Вернее, нам пора.
Оран со вздохом прошел к вешалке. Обулся, надел пальто — я потянулась за ним. Он подал мне пальто, мы вышли в зимнее утро, похрустывающее морозцем и безмолвное. Птичку Оран держал в руках.
— И не подумаю никуда собираться дальше пекарни, — отрезал он. — И мы уже задержались. Пойдем быстрее.
— А как же приказ? — удивилась я. — Тебе же велено предстать перед советом!
Оран презрительно фыркнул.
— И не подумаю, — повторил он. — Меня прокляли и изгнали. Я ничего не должен своему дому. Пусть отдают свои приказы кому-то другому. Я не собачка, которой они могут командовать.
Птичка завозилась в его руке.
— Напоминаю: ответ должен быть получен от тебя сегодня, — пропела она.
Некоторое время мы шли молча, пока не добрались до пекарни. В окнах уже горел свет, дорожка и