Сахарна (1913)
«Весь Гоголь приходил для того, чтобы позвать квартального, и для этого рассказал о “Дяде Митяе и Минае” и много других грустных историй. Квартальный, конечно, меланхолия, п.ч. отрицает “сад”, и “гимназистов” и “юношей и дев”. Он отрицает утопию и мечту… Гоголь от того и писал грустные истории и сам был грустен, что догадался, что из грязи никакой не вытащит нас “Архангел Гавриил”, нарисованный Мурильо, а что для этого надо позвать ГОРОДОВОГО. Ему было ужасно, но он “проснулся от третьей действительности” – стал проповедовать квартального Муразова, Констанжогло и т. п. новые добродетели» [353].
«Гоголь есть самая центральная фигура XIX века, – всего… Все к нему подготовляло, – нерешительна, но особенно все от него пошло. И XIX век до того был порабощен ему до того одного его выразил, что его можно просто назвать “веком Гоголя”, забывая царей, полководцев, войны, миры… О Пушкине – даже не упоминают, до того он был (почти) “екатерининским поэтом”.
На Пушкине как отразился Пугачевский бунт, события Екатеринь Его “Капитанская дочка” и “Пиковая дама” поют эпоху Царицы. Но кал на нем отразился, напр., Священный союз, довольно заметное событие: Александра I, Аракчеев и Сперанский? Пушкин до того был археологичен, это до того “Старые годы” (журнал) России, что у него нет даже: имени и никакого он не получил впечатления, толчка от Аракчеев. – и Сперанского…
Это удивительно, но так.
Гоголь – всё.
От него пошло то отвратительное и страшное в душе русского человека, с чем нет справы. И еще вопрос, исцелится ли вообще когда-нибудь Россия, если не явится ум…
Нет, если не явится человек в правде и красоте, который бы мог победить Гоголя. Он его не может победить, “слогом” его победить нельзя, ни – образами, воображением. Тут он всесилен. Его можно победить только правдою. Один, кто может победить Гоголя, – это: праведник.
В праведнике теперь почти весь вопрос для России. Вопрос ее стояния, вопрос ее жизни» [354].
«Смех есть вообще недостойное отношение к жизни, – вот почему я отрицаю Гоголя».
Боже! – даже улыбнуться над жизнью – страшно.
Жизнь, вся жизнь, всякая жизнь – божественна.
* * *
И не любить жизни – значит не любить Бога.
* * *
Вот отчего весь Гоголь или все существо Гоголя есть грех.
Прекрасный грех, – не отрицаю. Но кто же будет настаивать на прекрасном грехе.
(мысленный спор со Страховым и Говорухой-Отроком. Тогда же на том же конверте)» [355].
После Сахарны
17 ноября 1913 года
«…а что если священное ЕСТЬ просто пошлость?
Гоголевская пошлость? Нет – “пошлость пошлого человека”, как сам он это определил?
Что, если он (Гоголь) как чертенок угвоздится мне в шею и его ни скинуть, ни сбросить, а нести до могилы и в могилу?.. Что если Гоголь, заворотив рыло, засмеется мне в рыло как последняя истина?..
“Ты думал отделаться от меня, ан вот я тут с тобою”…
И этак в халате Плюшкина или самого Павла Ивановича, который ныне называется Федором Федуловичем Р.?
Боже, Боже, – почему мир так полон ужасов. Ужас не в странном, а в смешном.
Ужасное есть.
А как я любил его, это есть» [356].
10. V.1915
Как же, однако, через какой «механизм» я одолею Гоголя?
«О Розанове» будут столько же писать, как «о Гоголе» и собственно Розанов такая же «загадка», как «Гоголь». Возникает интерес, любопытство. Из любопытства – знание, «ведение», «наука». (греч. текст) (Аристотель), – «не подивившись – не задумаешься» (отсюда «многописание» и вообще «библиография»). Но – у Гоголя отрицательное, у Розанова – положительное.
/…/
По возрасту же и ситуации биографической это был мой «Ганц Кюхельбрюкер». (у Гоголя): что-то глупое и бессмысленное у Гоголя. А возраст и годы и «начало деятельности» – одно.
Но у него – нет мысли.
У меня: – мысль, досягающая