Лукьянов поджал губы и промолчал. Оно и понятно. Он-то считал, что сделал благое дело. И меня подстраховал, и отчет к «нормальному» виду привел, а получил в итоге выволочку. Чуть успокоившись, я все же поблагодарил Валерия Семеновича за его желание помочь, но приказал впредь без меня такие серьезные бумаги «наверх» не отправлять. Даже если я по какой-то причине буду недоступен — так и говорить, если придет требование о получении итогового результата, что я наложил запрет на самоуправство.
— Ладно, — выдохнул я. — Будем надеяться на лучшее. Авось, пронесет.
* * *
Агапенко, как обычно, перед тем как подать документы к Сталину на стол бегло просматривал их, сортируя на важные, второстепенной очереди и срочные. Одна из папок привлекла его внимание, и опытный секретарь сначала даже не понял, чем именно. Вроде это был отчетный документ, написанный фаворитом генерального секретаря — Огневым. Все, что связано с парнем Сталин приказал относить в категорию «важное» и Сергей Леонидович так и собирался сделать, но что-то резануло его глаз. Что-то, находящееся на титульной странице. Поэтому, не заглядывая внутрь папки, секретарь стал уже более внимательно пробегать по строчкам.
— Хмм… — задумчиво протянул мужчина, увидев незнакомую фамилию в месте, где должна была стоять подпись Огнева.
Почему так получилось, было непонятно, но о подобном лучше срочно доложить. Что Агапенко тут же и сделал, стоило Сталину освободиться. Дальнейшая реакция Сталина не удивила мужчину.
— Сергей Леонидович, соедините меня с институтом анализа и прогнозирования, — приказал генеральный секретарь через пять минут после получения документа.
Тут же набрав нужный номер, Агапенко мысленно посочувствовал парню. Что бы у него ни случилось, но голос у вождя был очень недовольный.
* * *
Звонок из Кремля застал меня на середине вдумчивого чтения созданного подчиненными документа. Я не только изучал их «творение», но и параллельно писал свои замечания и что необходимо добавить или же убрать и по какой причине. Раз уж они у меня такие инициативные, то пусть хотя бы понимают, что я от них жду. Как показала жизнь, ситуации разные бывают и мой прямой приказ не панацея. Да и Иосиф Виссарионович мне еще в самом первом разговоре чуть ли не прямым текстом сказал, что я должен создать не просто институт, а структуру, способную работать и без моего руководства. Кстати, в случае «наезда» на меня я собирался применить как раз этот аргумент в защиту своих подчиненных. А защищать их придется. Плох тот руководитель, что обвиняет перед начальством своих работников, которых сам и набрал.
— Огнев у аппарата.
— Сергей, здравствуй, это Агапенко, — «вот и последствия моего краткого выпадения из жизни института», пронеслась в голове мысль. — Товарищ Сталин хочет поговорить с тобой, не отключайся.
Мне только и оставалось, что согласится и ждать. Через пару минут из трубки донесся знакомый голос с грузинским акцентом.
— Товарищ Огнев, что за бардак в вашем институте? Почему на серьезном документе стоит подпись совершенно не имеющего к нему человека?
— Виноват, — вздохнул я, — это случилось из-за…
Я кратко описал сложившуюся ситуацию и как выбили меня из колеи неожиданные роды Люды.
— Это конечно меня не оправдывает, но сотрудники института — люди ответственные. Не могли же они на прямой запрос из вашей канцелярии сказать «подождите, пожалуйста», — издал я смешок, намереваясь хоть так отвести гнев Сталина от моего парторга.
— Для подобных случаев есть заместитель, — услышал я ответ. — Или помощник. Или на крайний случай — секретарь. У парторга совсем иные задачи и обязанности, товарищ Огнев.
Недовольство Сталина так и сочилось через трубку.
— Нет у меня перечисленных вами людей, — пришлось сознаться мне.
— Это серьезная недоработка с вашей стороны. Советую исправить ее в ближайшее время.
После этого генсек отключился, даже не попрощавшись. И непонятно — есть смысл нести ему исправленный вариант отчета или теперь придется защищать этот? Как бы то ни было, работу доделать нужно. Ну и подумать, принять ли кого-то нового на работу, или перевести на новую должность кого-то из тех сотрудников, кто уже в теме. Беда прямо. И самое главное — сомневаюсь я, что все так легко закончится. Такой «косяк» Сталин не забудет. И виноват во всем только я!
Глава 15
Июнь 1932 года
Вопрос с заместителем и секретарем я не стал рассматривать сразу. Нужно для начала старые дела завершить. А именно — доделать новый вариант отчета и подготовиться к защите диплома.
Вообще много времени это занять не должно. Из подготовки к защите мне лишь свою собственную работу перечитать, чтобы вспомнить ее содержание. Общие моменты я и сейчас могу рассказать, но вот детали успели слегка забыться. А вот с отчетом повозиться придется дольше. Конечно бо́льшая часть работы была уже завершена. Причем еще до возвращения «сборщиков». Тут сыграло роль и то, что они раз в неделю отправляли собранный материал с ближайшим поездом через проводника. О чем сообщали заранее по телефону, чтобы мы встретили и забрали «посылку». Да и устный отчет, пусть и короткий, присутствовал. Так что основные моменты были уже проработаны. Неудивительно, что Валерий Семенович так спокойно отправил нашу работу по первому запросу из Кремля. Она же была почти готова. Вот и сейчас я не пишу с нуля отчет, а именно смещаю акценты на то, что сам считаю более важным и критичным, да делаю визуальное оформление в виде дополнительных графиков и диаграмм. Работа больше на внимательность и усидчивость, которые и отнимают время.
Когда я закончил, был уже поздний вечер. Подзадержался я конечно. Надеюсь, Люда не сильно волнуется. Перед уходом заметил Аню. Из всех аналитиков она единственная все еще была в институте, хотя рабочий день давно закончился.
— Ты чего домой не идешь? — удивился я.
— Проверяю, ничего ли я не забыла, — тихо ответила девушка.
— Так долго?
— Я не про вещи говорю, — вздохнула она. — Просто… а вдруг я забыла что-то в свою часть отчета внести? Вот это и проверяю.
— Так отчет уже сдан, — хмыкнул я.
— Но вы ведь еще здесь, — потупила она взгляд. — И как я слышала от Валерия Семеновича, переделываете нашу работу. Вот я и проверяю себя.
— Похвальная старательность, — медленно сказал я, а у самого в голове забрезжила