К концу жизни папа погрустнел, стал более раздражительным, понимал, что его голос уже не тот, что был в молодости… Когда сердился, лицо его становилось прямо-таки страшным. Мама его так изучила, что, входя в комнату, по затылку могла определить, в каком он сейчас настроении. Обожал нас, детей, всегда рассказывал всякие выдуманные им на ходу сказки, рассказы и напевал мелодии, которые были в ходу тогда у нас, молодёжи.
Она показала открытку-письмо отца ей, трёхлетней «Марфуше Федюшиной», от 8.02.1912 года. На открытке яхта М. И. Терещенко, на которой Шаляпин и плыл тогда к М. Горькому на Капри, а на ней стишок:
«Здравствуй милая, хорошая моя, Скажи скоро ли ты влюбишься в меня… Знаешь что, Марфушка? На горе увёртыш, а тебя крепко целует твой Федюрочка».
Папа был как магнит, к нему все тянулись, его друзьями были все великие деятели искусства. А он более всех любил Горького, и когда их дружба оборвалась – это было для папы началом его конца. Это была великая трагедия его жизни. У меня есть письма Горького, написанные в Италии, они в основном касаются финансовых вопросов, и мы с братом Федей считаем, что время для их публикации ещё не наступило. <…>
Письма Горького пусть остаются пока ещё тайной. Скажу вам одно, что из них мой Папа выходит очень щедрым человеком. Сами поймёте! 80
Встреча Марфы Фёдоровны у дома Шаляпина в Ленинграде 1 ноября 1984 г. Ю. Пономаренко, Марк Строганов, Марфа Фёдоровна, Юрий Котляров
* * *
1 ноября 1984 года с утра мы (Юрий Котляров, Виктор Гармаш и я) стояли у дома Шаляпина в Ленинграде, где должны были наконец установить памятную доску на собственном доме артиста, откуда он уехал в 1922 году.
Когда официальные речи окончились, все стоявшие окружили дочерей, я оказался ближе к Марфе и стал расспрашивать её, меняя плёнку в своём ФЭДе…
Рассказ Марфы Фёдоровны
Это в Париже дело было. Значит, нас повели на оперу в Париже – «Князь Игорь». И в одной сцене папа не участвует, так что он (а мы сидели в ложе) сидел сзади нас. И вот в этой сцене, как я помню, по-моему, он не пел князя, я не помню, кого он пел, пел Хана, наверное. Иногда он пел и князя, и Хана… А здесь он пел только Кончака, поэтому он мог сидеть с нами и смотреть, как дело шло с князем и с принцессой там на сцене… Такая сцена, что этот князь 81 влюбился в эту несказанную красоту, а она на тахте лежит и… О, ужас! Сцена «True explice», такой скандал вдруг! Потому, что артисты в азарт вошли, и князь, и принцесса. И это было череcчур “explicit”, как у нас говорят в Англии, чересчур откровенно… Папа в такой злости был, побежал туда на сцену спускать на этих «влюблённых» занавес… А я была молодая, я ничего не поняла… Мама засуетилась, значит, там скандал за кулисами идёт, я ничего не понимаю… А когда приехали домой, я спрашиваю, так что же это было? Я ничего не понимаю. А папа говорит, это такое свинство, это люди, которые забываются в театре, они не актёры, они просто… им нужна только большая постель… И кто тогда пел князя и принцессу, я не помню… Помню только, что был большой скандал, как папа-Кончак побежал опускать занавес. Никто этого не знает. Это мама мне потом по секрету рассказала… Я вам никогда эту историю не рассказывала… А я до сих пор помню эту сцену в Париже. В газеты это не попало, так как публика ничего не заметила, как и я ничего тогда не поняла. Только папа решил, что это неприлично…
Он был человек старого закала. И у него были старомодные мораль и правила. Я должна вам сказать, например, он просто не любил интеллектуальных женщин. Вот моя Катя, которая страшный интеллектуал, коммунистка, политика у неё на первом плане, она член партии – этого он бы никогда не вынес… Она доктор, он бы этого не понял, он бы её пожалел… Это его идеи были такие, понимаете, старинного уклада человек, он бы совсем потерялся в жизни, теперешней жизни. Конечно, в политику он тоже не верил, и сам ничего в ней не понимал. Он был только артистом, и только у него были такие великие идеи. Вот у нас за границей говорят, что мой отец был какой-то Дон Жуан. Он никогда Доном Жуаном не был, нет. Когда я вижу теперешних Дон Жуанов, он бы просто удивился, откуда что берётся? У него такого донжуанства никогда не было. Он женщин любил, только не интеллектуалок, только не худых, а красивых, здоровых – таких он любил! Но с ними он всегда обращался, знаете, элегантно, с уважением… Это был такой человек, в общем, очень моральный, очень, и был благородный, потому что…
Я вам сейчас расскажу такую историю. У нас, при нашем государстве, в Англии, был один очень крупный «politishen», как это называется… Он организовал «фэчури», всё её делал, чтоб ему быть президентом. И вот, он был красавец, такое несчастье. Вышел против него скандал. Что у него оказалась жена, двое взрослых дочерей, но его секретарша оказалась его любовницей, которая была беременная и которой нужно было уже дитё рожать. Вот какое положение, значит, у нас в Англии – это большой скандал! Потому что это «политическое дело». И этот человек, называясь «политишен», то хотел выходить за неё замуж 82, то не хотел… Одним словом, он отказался от своей любовницы, беременной любовницы, сказал, что теперь это не моё дело, но я буду платить за ребёнка, когда он родится… И я сказала тогда моим друзьям:
– Вот разница между артистом и политиком. Этот политик от своей любви, оставив ребёнка, отказывается. Мой отец этого бы никогда не сделал и не делал. Он сказал моей маме: «Если ты не родишь, то больше ты меня никогда не увидишь!» Вы видите разницу между политиком и артистом! Совершенно другая