«Ага», – сказал Густав.
«Я найду способ пожаловаться на эти чудовищные вторжения, – прорычал Круг. – Так больше продолжаться не может. Они были совершенно безобидной пожилой парой, и их здоровье оставляло желать лучшего. Вы непременно пожалеете об этом».
«Мне сейчас пришло в голову, – заметил Густав своей прекрасной спутнице, когда они шли по квартире за Кругом, – что перед нашим уходом полковник слегка перебрал шнапса, так что я сомневаюсь, что твоя сестренка к нашему возвращению останется совсем-совсем нетронутой».
«А я подумала, какую ужасно забавную историю он рассказал о двух моряках и barbok’е [разновидность пирога с отверстием посередине для растопленного масла], – сказала леди. – Ты должен пересказать ее господину Эмберу – он писатель и может вставить ее в свою следующую книгу».
«Ну, если уж на то пошло, то твой собственный прелестный ротик – », – начал Густав, но они подошли к двери спальни, и леди скромно осталась позади, когда Густав, вновь нашаривающим движением запустив руку в карман штанов, порывисто вошел в комнату вслед за Кругом.
Слуга отставлял от кровати midu [инкрустированный столик]. Эмбер с помощью зеркальца проверял состояние своего нёбного язычка.
«This idiot here has come to arrest you» [48], – сказал Круг по-английски.
Густав, который с порога спокойно улыбался Эмберу, вдруг нахмурился и подозрительно взглянул на Круга.
«But surely this is a mistake, – сказал Эмбер. – Why should anyone want to arrest me?» [49]
«Heraus, Mensch, marsch [50], – сказал Густав слуге, и когда тот вышел, обратился к Кругу: – Мы не в школе, профессор, так что, пожалуйста, используйте язык, который понятен всем. Когда-нибудь в другой раз я, может быть, попрошу вас научить меня датскому или голландскому; сейчас же, однако, я нахожусь при исполнении обязанностей, которые, возможно, отвратительны мне и мисс Баховен не меньше вашего. Посему я должен обратить ваше внимание на то обстоятельство, что хотя я и не прочь добродушно подшутить —»
«Постойте, постойте! – вскричал Эмбер. – Я знаю, в чем дело. Это потому, что я не открыл вчера окна, когда начали вещать эти очень громкие говорители. Но я могу объяснить… Мой доктор может засвидетельствовать, что я болен. Адам, все в порядке, нет причин для волнения».
Из гостиной донесся звук нажатия праздным пальчиком клавиши холодного рояля, и слуга Эмбера вернулся с носильными вещами, перекинутыми через руку. Лицо мужчины было цвета телятины; он старался не смотреть на Густава. В ответ на удивленный возглас своего господина он сказал, что леди в гостиной велела ему одеть хозяина, если он не хочет, чтобы его пристрелили.
«Но это же нелепо! – воскликнул Эмбер. – Я не могу взять и прыгнуть в свою одежду. Сперва я должен принять ванну, я должен побриться».
«В том приятном тихом местечке, куда вы направляетесь, есть парикмахер, – сообщил благожелательный Густав. – Вставайте-ка, ну же, вам, знаете, не следует быть таким непослушным».
(Что, если я отвечу «нет»?)
«Я отказываюсь одеваться, пока вы все на меня пялитесь», – заявил Эмбер.
«Мы не смотрим», – сказал Густав.
Круг вышел из комнаты и направился мимо рояля в кабинет. Мисс Баховен поднялась с рояльного стула и проворно догнала его.
«Ich will etwas sagen [Хочу кое-что сказать], – проговорила она и опустила свою легкую руку ему на рукав. – Только что, когда мы беседовали, у меня сложилось впечатление, что вы считаете нас с Густавом довольно глупыми молодыми людьми. Но это всего лишь его манера, знаете ли, постоянно отпускать witze [шуточки] [51] и дразнить меня, а на самом деле я не такая девушка, за которую вы могли меня принять».
«Эти безделушки, – сказал Круг, касаясь полки, мимо которой проходил, – не представляют большой ценности, но он ими дорожит, и если вы положили в свою сумочку маленькую фарфоровую сову, которой я не вижу —»
«Профессор, мы не воры», – очень тихо сказала она, и, должно быть, у него было каменное сердце, ибо он не устыдился своих дурных мыслей, когда она стояла перед ним, узкобедрая блондинка с парой симметричных грудей, влажно вздымавшихся среди оборок белой шелковой блузки.
Он подошел к телефону и вызвал номер Гедрона. Гедрона не было дома. Он поговорил с его сестрой. После этого он обнаружил, что сидит на шляпе Густава. Девушка снова подошла к нему и открыла свою белую сумочку, показывая, что не украла ничего, имеющего коммерческую или сентиментальную ценность.
«Можете и меня обыскать, – с вызовом сказала она, расстегивая жакет. – Только чур не щекотать», – добавила притворно невинная, слегка вспотевшая немецкая девушка.
Он вернулся в спальню. Густав у окна листал энциклопедию, ища возбуждающие слова на «ч» и «в». Полуодетый Эмбер стоял с желтым галстуком в руке.
«Et voilà… et me voici… – сказал он с детской жалобной ноткой в голосе. – Un pauvre bonhomme qu’on traine en prison. Ох, я совсем не хочу туда! Адам, неужели ничего нельзя сделать? Прошу, придумай что-нибудь! Je suis souffrant, je suis en détresse. Если они начнут меня пытать, я признáюсь, что готовил coup d’état» [52].
Слуга, которого звали или когда-то звали Иваном, стуча зубами и прикрыв глаза, помог своему несчастному господину натянуть пальто.
«Можно мне теперь войти?» – спросила мисс Баховен с какой-то музыкальной застенчивостью. И она медленно вошла, покачивая бедрами.
«Да посмотрите же, господин Эмбер, – воскликнул Густав. – Я хочу, чтобы вы восхитились леди, которая согласилась украсить ваш дом».
«Ты неисправим», – проговорила мисс Баховен с кривой улыбкой.
«Садись, дорогуша. На кровать. Садитесь, господин Эмбер. Садитесь, профессор. Минута молчания. Поэзия и философия должны призадуматься, пока красота и сила – Ваша квартира прекрасно отапливается, господин Эмбер. А теперь, если я буду совсем, совсем уверен, что вы двое не попытаетесь сделать так, чтобы вас пристрелили те, кто снаружи, то я просил бы вас выйти из комнаты, пока мы с мисс Баховен задержимся в ней для короткого совещания. Мне это нужно позарез».
«Нет, Liebling [53], нет, – сказала мисс Баховен. – Уйдем отсюда. Мне тошно от этой квартиры. Мы сделаем это дома, дорогой».
«По-моему, прекрасное место», – укоризненно пробормотал Густав.
«Il est saoul» [54], – сказал Эмбер.
«Признаться, эти зеркала и ковры вызывают во мне такие мощные восточные позывы, перед которыми я не в силах устоять».
«Il est complètement saoul» [55], – сказал Эмбер и начал всхлипывать.
Хорошенькая мисс Баховен крепко взяла своего дружка за руку и после недолгих увещеваний заставила его проводить Эмбера к ожидавшему их черному полицейскому автомобилю. Когда они ушли, Иван впал в истерику, принес с чердака старый велосипед, спустил его по лестнице и уехал. Круг запер квартиру и