Да я даже не представлял, что мне нужно сделать, чтобы появились хоть какие-то шансы на взаимность. Безнадёжно всё в этом вопросе, но мечтать, говорят, не вредно, поэтому остаётся мечтать, ну и действовать. Эх, что за жизнь, ни дня без томительных ожиданий или невероятных приключений. Хотя, с невероятными, я изрядно погорячился, конечно. Так себе приключения, скорее неприятные, чем невероятные.
— Ну как, сдал? — отвлёк меня от воспоминаний Пётр. Я как раз стоял в коридоре, выйдя из экзаменационной аудитории, а Пётр сдал предмет раньше меня и ушёл, чтобы чуть позже вернуться за мной.
— Да, на отлично!
— Угу, на повышенную стипендию идёшь?
— Да. Прикладываю все к тому силы.
— Молодец! Я тоже сдал на отлично.
— Ого, и ты молодец!
— Оба мы молодцы! — и Пётр обнял меня от избытка чувств. — Хочешь, поедем вместе со мной к моим родителям на каникулы? Они будут очень рады.
— Хочу, но не могу.
— Почему?
— По матушке скучаю.
— Ну да, я тоже, хотя, спорим, что ты бы домой не поехал только в одном случае?
— Почему? Нет никаких случаев.
— А если бы тебя пригласила к себе Женевьева?
— Не смешно, — обиделся я.
— Да я и не шутил, извини, не хотел тебя обидеть. Просто я вижу, как ты на неё смотришь.
— Да ладно, я не обижаюсь. Толку-то с того, как я смотрю. Я ей не ровня.
— Это да, — вздохнул Пётр.
— Давай переменим тему разговора. А что ты думаешь о Ефиме?
— А что о нём думать? Пусть живёт, как хочет. Мутный он какой-то. Сначала мы вроде сдружились, а дальше он сам отдалился, да и предложения у него весьма двусмысленные. Думается, надо переезжать в другую комнату или, наоборот, выжить его.
— Он съедет после Нового года, — вспомнил я. — Говорил он о том, но нам тогда другого студента подселят.
— Это да, следующий может оказаться ещё хуже.
— Может, — согласился я.
— Но и Ефим нам пока только мешает.
— Ладно, после Нового года посмотрим. Осталась всего неделя экзаменов, и настанут каникулы! — не смог сдержать улыбки я.
— Ура! — прокричал Пётр, и мы с ним направились в общежитие, готовиться к следующим экзаменам.
Ровно через неделю я пришёл на последний экзамен, все предыдущие мне удалось сдать на отлично. Но классическая геометрия хоть и давалась мне легко, совсем не гарантировала успех на экзамене. Преподаватель, который её вёл, относился ко мне неприязненно, не знаю, уж, почему. Денег я у него взаймы не брал, не оскорблял, и вёл себя на его лекциях и практических занятиях исключительно примерно: не спал, не болтал, не отвлекал других, а вот, поди же ты.
Войдя в аудиторию, я взял билет, просмотрел его, назвал номер и уселся готовиться, чтобы через полчаса приступить к докладу по нему.
— Молодой человек, вы докладываете материал не в той последовательности, в которой я вам указал.
— Господин преподаватель, я доказал теорему, решил задачу и рассказал вам оба теоретических вопроса. Я не понимаю, что не так?
— Вы изволите спорить с преподавателем, господин студент? — вдруг разозлился мой экзаменатор, морщинистого вида мужчина среднего возраста, что вёл у нас одни только лекции и неожиданно оказался назначен экзаменатором на наш факультет.
— Нет, — коротко ответил я, предчувствуя недоброе.
— Нет, вы со мной спорили и, можно сказать, грубили. Задачу вы решили правильно, теорему доказали, но оба вопроса раскрыты не полностью, да ещё и стали спорить. А посему я назначаю вам оценку «хорошо».
— Но я же…
— Вот, вы опять спорите.
— Хорошо, я не спорю, задайте мне дополнительный вопрос.
— Господин студент, у меня нет возможности уделить вам дополнительное время. Вы заслуженно получили оценку «хорошо» и можете быть свободны.
— Господин преподаватель, от оценки зависит моя стипендия. Я прошу вас задать мне два дополнительных вопроса, и если я на них не смогу дать полный ответ, то тогда это будет справедливо, — почти взмолился я.
— Нет, я не стану искушать вашу судьбу. Вдруг вы не сможете на них ответить полностью, тогда я буду вынужден поставить вам оценку «удовлетворительно». Повторяю, вы можете идти, я больше не задам вам никаких дополнительных вопросов, и ваша оценка «хорошо» окончательная.
Я внимательно посмотрел на внешне невозмутимое лицо преподавателя и где-то в самой глубине его глаз увидел еле видимое злорадство. Хотелось что-то сделать в ответ, хотя бы плюнуть, или грубо сказать, но нельзя. Вздохнув, я развернулся и, забрав свои письменные принадлежности, покинул аудиторию.
— Завалил он тебе пятёрку, да, Фёдор? — состоялся чуть позже наш разговор с Петром.
— Да, Пётр. Специально срезал, чтобы я стипендию меньше получал. Сволочь!
— Сволочь и есть, я здесь узнал, он вроде как родственник Фармазона. Только фамилия другая.
— Откуда узнал?
— От Ефима, вестимо.
— Ох, уж этот Ефим, — скривился я.
— Знает он много.
— Да врёт он всё!
— Может, и врёт, но если врёт, то складно.
— А ты когда это успел у Ефима спросить?
— Да как узнал, что тебе четвёрку поставили, так сразу у него и спросил. Я же помню, что ты всё только на отлично сдаёшь, и геометрию эту хорошо знаешь. Не могло случиться промашки, а здесь такой поворот, вот я у него и спросил напрямую. У него глазки побегали туда-сюда, а потом он и признался, что знает подноготную получения тобой оценки, ну и рассказал мне. Не иначе, очки себе зарабатывает перед нами.
— Ничего он не заработает.
— Зря ты так. Ефима можно использовать в своих целях.
— Можно, но я не хочу.
— Ну, как знаешь.
— Ладно, как бы там ни оказалось, но я смог увеличить свою стипендию кратно, а дальше всё на усмотрение декана. Если он верен своему слову, то поможет, если нет, то и ладно.
— Посмотрим, может, всё же, поедешь ко мне на каникулы, Фёдор?
Я вздохнул.
—