Обмозговав как следует своё положение, Мстислава решила выждать и сделать всё, чтобы его облегчить. Быстро стало понятно, что быть нелюбимой сестрой вожака — незавидная участь, но помощь пришла с неожиданной стороны.
Управившись с готовкой, княжна уселась чуть поодаль ото всех и принялась перебирать свои нехитрые пожитки, наводя порядок в мешке, что накануне разорил Желан. Мстислава заметила, что к ней подошёл один из разбойников, только когда его тень упала на мох, на котором княжна разложила Незванины вещи. При дневном свете, в видавших виды штанах и рубахе словно с чужого плеча, он выглядел жалко, не то, что накануне, в ночном мраке, но Мстиша всё равно вздрогнула. Впрочем, сам разбойник чувствовал себя не слишком уверенно: подходил как-то бочком, избегая встречаться с Мстиславой взглядом. Нахмурившись, княжна настороженно замерла, не спуская с него подозрительного взора.
— Здравствуй, Незвана, — почти робко пробормотал он. Его бегающие глаза и беспокойно ковыряющие ноготь пальцы плохо вязались с лихой наружностью. Если бы Мстиша не была так напугана, то, наверное, улыбнулась этой нелепости.
— И тебе не хворать, — вспоминая вечную Незванину неприветливость, буркнула Мстиша — её до сих пор передёргивало от чужого ненавистного имени — и вопросительно воззрилась на мнущегося разбойника. Краем глаза она заметила, что к ним приблизилась пара его подельников.
— Ты ведь у колдуна в ученицах жила, — несмело поднял он взгляд на княжну и, смущенно улыбнувшись, добавил с придыханием: — Люди бают, что ворожеей стала.
У Мстиславы ёкнуло сердце. Только теперь она поняла, как смотрели на неё все эти люди. Все, кроме «брата» — тот видел лишь никчёмную сестрицу, на которую, очевидно, обрушивались отцовские колотушки. Здоровый детина стоял перед ней, точно нашкодивший малец, и душа Мстиши радостно встрепенулась от знакомого, давно забытого ощущения — вкуса власти. Чувство почти явственно пьянило, и княжне пришлось заставить себя опамятоваться. Горький опыт подсказывал, что людям нельзя доверять. Особенно таким. Сегодня они готовы лобызать землю, по которой она ступает, а завтра утопят в придорожной канаве.
Вместо ответа Мстиша медленно и с достоинством кивнула, как если бы отвечала недалёкому боярину на глупый вопрос на батюшкином пиру.
— Тогда, может, знаешь снадобье или хитрость какую, беде моей пособить...
Разбойник снова бессмысленно улыбнулся и потупился. Мстислава молчала, не собираясь помогать ему в очевидном затруднении.
— Вишь, у меня… Ну, как бы сказать... Михирь мой, того, значится…
— Да невстаниха тебя замучила, Блоха, так и говори прямо, неча кругами ходить! — раздался рядом заливистый хохот.
Блоха совсем скуксился и, понуро повесив голову, слабо кивнул.
Мстиша едва удержалась, чтобы не фыркнуть. Её злили собственная беспомощность и зависимость, в которую она попала от каких-то проходимцев, злили мерзкие рожи, с неприкрытым любопытством пялящиеся на неё и жадно предвкушающие смущение и стыдливость забитой деревенской девчонки. Мстислава не испытывала к гадкому Блохе ни толики сочувствия, и ей было приятно его унижение. Но она понимала, что нельзя позволять себе ни смутиться — благо, княжна едва ли знала это чувство, — ни дать слабины. До сих пор никто из этих дикарей не посмел прикоснуться к Мстише, но её безопасность всецело зависела от благосклонности Желана, на которую не приходилось рассчитывать. Но если она сумеет поставить себя как сведущая в волшбе колдунья, у неё появится более прочная опора под ногами. Никто не хочет связываться с ведьмой.
Мстислава пошарила в сундуках памяти, где хранились бесчисленные нянины побасенки, и, призвав всё возможное спокойствие и уверенность, невозмутимо ответила:
— Что ж, знаю средство от твоего недуга. — Она откинула крышку туеска и, наобум вытащив одну из склянок, повертела ею у Блохи перед носом. — Зелье тебе приготовлю из трав заветных. Но это — только полдела, — строго добавила она, и блаженная ухмылка, затеплившаяся на лице детины, померкла. — Надобно тебе будет пойти в речку, вешнюю, студёную, там найти корягу, что из воды показывается.
— Поторчину, что ли? — с сомнением протянул разом приунывший Блоха.
— Её, — важно кивнула княжна. — Ту поторчину нужно будет отколупнуть зубами, сколько сможешь. Принесёшь её мне, истолчём да в зелье добавим. А воду из-под коряги набери в ведро, будешь пить и обливаться.
С благодарностями и вежливыми бормотаниями разбойник удалился, оставив Мстиславу дальше разбирать свои пожитки. Хотелось надеяться, что придуманный на ходу способ подействует.
Впрочем, даже без подтверждения действенности её волшбы первые всходы появились совсем скоро: вечером к Мстише на поклон пришёл другой разбойник. Этого донимал чирей в подмышке. Смутно припомнив разговоры Незваны с Шуляком, под которые она пряла, борясь с дремотой, княжна решила лечить напасть печёной луковицей. Мстиславе пришлось потрудиться, чтобы скрыть отвращение и подкатывающие волны тошноты, когда она касалась вонючего немытого тела и обихаживала безобразный нарыв, но, к её удивлению, наутро хворому и в правду стало гораздо легче.
Желан поглядывал на растущую славу сестры с молчаливым неодобрением, и Мстиша видела, как он час от часу мрачнеет. Каждый вечер разбойников заканчивался попойкой, и княжна старалась держаться подальше от их глаз. Уважение и суеверный страх, заработанные ею днём, могли легко улетучиться в пьяном пылу, и когда на третий день вынужденного пребывания в лесном вертепе к Мстиславе, с головой закутавшейся в Незванину ветошь у костра, подсел Чубатый, душу стиснуло нехорошим предчувствием. От Желана за версту несло кислым перегаром, а перекошенное хмелем и злобой лицо не предвещало ничего доброго.
Мстиша попыталась улизнуть, но увешанная перстнями лапища тяжело опустилась на её плечо, не давая подняться с места.
— Куда это ты заторопилась, сестрёнка?
Его язык уже заплетался, но хватка была сильной.
— Отпусти, спать пора.
Мстиша постаралась скрыть раздражение и нарастающий страх за нарочитым спокойствием и решительно поднялась, когда Желан резким движением откинул полу её поддёвки и с яростью дёрнул за ножны, висевшие на поясе. Тоненькая покромка горестно треснула, и Мстислава, захлебнувшись вскриком, неосознанно обняла себя, подбирая обрывки пояска. Чубатый, даже не взглянув на неё, вертел перед глазами Мстишин клинок: тот, что подарил ей тата, тот, которым она срезала косу, тот, которым в порубе была готова защищаться до последнего или оборвать собственную жизнь.
— Отдай, это моё! — с негодованием потянулась она за