– Совершенно точно, – подтвердил Уистлер. – В сущности, мы вообще не знаем координаты экзопланет, каждый раз они рассчитываются заново. Можно с уверенностью говорить о принадлежности к определенному квадранту и системе в рукаве Ориона. Реген… Реген находится в системе Реи, однако где он будет действительно находиться в секунду нашего финиша…
Уистлер посмотрел в потолок. Я подумал, что сейчас он укажет пальцем, куда мы летим, но Уистлер воздержался.
– Кстати, сейчас происходит коррекция курса, – сказал он. – Чувствуете?
Я ничего не чувствовал, но некоторое время мы прислушивались, я ничего не услышал.
– Дифференциальные машины работают на пределе. Смотрите!
Уистлер налил в стакан газировки, поставил на стол и указал – по поверхности жидкости пробегала мелкая рябь.
– Это охладительная система, – пояснил Уистлер. – Запущена на полную мощность.
– Это имитация, – возразил я. – Успокаивает нервы пассажиров.
– Отнюдь, – возразил Уистлер. – Ничуть не имитация. На «Тощем» установлены кластерные вычислители, а они выделяют катастрофическое количество тепла, его приходится отводить посредством теплообменников перед каждым прыжком. Видели, как собака отряхивается после купания? Примерно так «Тощий дрозд» сбрасывает в вакуум избыточное тепло и воду…
Вибрация усилилась, стакан медленно пополз по столу. Уистлер остановил его пальцем.
– На самом деле звездоплавание – по-прежнему достаточно рискованное занятие, – рассуждал Уистлер. – Каждый раз, пересекая границу гелиосферы, мы рискуем почти так же, как Магеллан. Чуть поменьше, но все же рискуем…
Уистлер, похоже, любил поговорить. Раньше я не был знаком с синхронными физиками, представлял их людьми серьезными, Уистлер от моих представлений отличался.
– Да, пространство расчерчено тропами, с них лучше не сходить, шаг в сторону – и срыв. Пятьдесят световых лет – это максимум для бортовых компьютеров, – говорил Уистлер. – Гиперпривод корабля работает в диапазоне от трех до восьмисот лет, однако с каждым световым годом объем вычислений увеличивается по экспоненте. Даже машины земного Института Пространства способны вычислить лишь условное положение точки финиша. А в бортовые навигаторы закладываются приблизительные координаты, каждые пятьдесят лет «Тощий дрозд» прерывает вектор для того, чтобы навигаторы скорректировали курс и сверили время, поскольку опоздание в точку финиша на десятую долю секунды означает риск никогда не вернуться домой…
Пироги на самом деле выдающиеся, рыбные, а с капустой не было.
– Полет смерти – в прямом и переносном смысле…
В четвертую смерть я тоже не увидел сову.
На протяжении пятой смерти я видел звезду и птицу, не сову, другую птицу, с длинным пронырливым клювом и ярким тропическим оперением.
В шестую смерть я слегка оглох на левое ухо. Когнитивный тест провалил, вынужден был решать задачи про пузыри и вакуум, потом показалась Мария. В руках Мария держала небольшой стальной инструмент, похожий на ломик, точного названия я не знал, одета Мария была в синий комбинезон.
– Лучший друг библиотекаря, – Мария ловко подкинула и поймала ломик. – Уистлер просил нас зайти.
– Куда?
– В трюм. У него что-то там… Не ладится.
– В трюме?
– Ага. Я же говорила – инженер не вышел в рейс.
– А ломик? От книгочервей Вильсона? – уточнил я.
– Вильямса, – поправила Мария. – А ломик от крыс… Для крыс… В трюмах водятся крысы.
– А…
– Карантин дырявый, – объяснила Мария. – Мой брат такое рассказывает – не поверишь… Ты как? Выглядишь… устало…
– Все хорошо.
Мария посоветовала надеть комбинезон, но мне не хотелось в новую одежду, я выпил электролита, и мы отправились в сторону лифтов, Мария рассказывала про космических крыс. Что, несмотря на все карантинные предосторожности, крысы неумолимо осваивают космос, так что даже появилась версия о том, что крысы самозарождаются на звездолетах при прохождении барьера Хойла.
– …Совершенно дикие предположения, тут Уистлер прав, – рассказывала Мария. – Барьер Хойла якобы отсекает от человеческого сознания не самые светлые фракции, которые, сгущаясь на скорости в трюмах звездолетов, приобретают известную физическую форму…
Мы спускались на лифте между шестой и седьмой смертью.
– Сродни тому, как в Средневековье верили, что мыши заводятся в корзинах с грязным бельем…
Лифт остановился на галерее, ведущей вдоль борта трюма.
– Вот что бывает, если пускаться в рейс без грузового инженера. – Мария вышла первой. – Крысы и проблемы после шестой смерти… Странно, что мы вообще стартовали…
В трюме было прохладно и темно, как и полагается в трюмах. Мы шагали по галерее в плывущем коконе света, слева борт прочного корпуса, справа за леерами карго-пространство, иногда я светил в него фонарем, и из тьмы выступали грузы, предназначенные для Регена, в основном строительные автоматы, контейнеры и…
Вероятно, это были машины для синхронной физики, я никогда не видел таких устройств – изломанные, похожие на больные елки фермы, увешанные пупырчатыми шарами, решетчатые башни, закручивающиеся в тугие спирали, матовые кубы и серебряные пирамиды, в этих машинах не было ничего технического, скорее они напоминали творения веселых гениев, впрочем, как и сама синхронная физика.
Мария стучала ломиком по борту, иногда останавливалась и кричала в трюм, чтобы услышать эхо. Эхо получалось знатное, причем я предполагал, что натуральное, не имитация – уж слишком причудливо отражался звук, он отзывался несколькими чужими голосами, что сильно веселило Марию. Марии явно нравилось наше приключение – она грохотала ломиком с оптимизмом и со знанием дела, так что я подумал: может, она никакой не библиотекарь? Может, она сама дежурный призрак «Тощего дрозда»? Сотрудник тайной службы психологической поддержки, сопровождает пассажиров на векторе, присматривает за ними, стращает, обнадеживает, утешает…
– Ты не замечаешь? – Мария указала ломиком вверх.
– Чего?
– Необычный трюм. Я ходила на таких кораблях, обычно трюмы на них побольше… Похоже, за счет грузовой вдвое расширена навигационная палуба… зачем?
– Не знаю… – ответил я.
– Они явно увеличили амортизационные бассейны. Для чего? Нарастить мощность навигационных систем?
– Не знаю… Там была лягушка… Я убрал лягушку.
– Что? – Мария растерялась. – Какую лягушку? Ты о чем?
– Ян! Мария! Сюда! Идите на прерывистый свист!
Мы двинулись на свист, он не был таким уж прерывистым.
Уистлер ждал нас в секторе с животными, в самом дальнем конце трюма, сидел на тюке с сеном и довольно легкомысленно курил самодельную папиросу. Увидев нас, он не стал ее гасить, а предложил присоединиться. Мария отказалась, а я попробовал. Уистлер быстро изготовил папиросу и поднес к ней самодельную квадратную зажигалку. Я никогда не курил, хотя многие спасенные трапперы курили и предлагали то пенковую трубку, то самокрутную сигару, не хотелось, а здесь захотелось. Уистлер чиркнул колесиком зажигалки.
Папироса трещала и дымила синевой, я втянул дым, он оказался неожиданно холодным, протек одновременно в горло, в легкие, в глаза, я закашлялся и долго не мог