Я уже собралась идти к багажнику за чемоданом, как позади себя услышала:
— Вивьен?
Этот голос было невозможно не узнать. Мягкий. Мелодичный.
Мама.
Резко обернувшись, я увидела её на тротуаре. За то время, которое мы не виделись, она совершенно не изменилась. Даже была в куртке, которую носила уже лет десять. На ладонях кожаные перчатки — их я помнила ещё с детства.
Смотря на нее, я вовсе ощутила себя так, словно никуда не уезжала. Не было этих полгода проведенных вдали от дома. И от этого сердце замирало. Но все-таки, хватило мгновения, чтобы понять, что в маме что-то стало другим. Она будто осунулась. Выглядела более бледной. Уставшей.
— Боже, это действительно ты. Милая.… - мама сорвалась с места и уже в следующее мгновение я оказалась в ее объятиях. Крепких, но в тот же момент бережных и осторожных. Только она могла так обнимать. — Я так рада… Милая, почему ты не сказала, что приедешь? Долго тут ждала? И…. что с твоими волосами? Ты подстриглась?
Мама прикоснулась к коротким, вьющимся прядям и я ощутила, как ее ладони дрожали.
— Тебе идет, — на ее губах появилась улыбка. Искренняя и настолько теплая, что у меня самой сердце заныло. Я тут же обняла ее в ответ.
— Я так скучала по тебе, — прошептала, чувствуя привычный и настолько родной запах выпечки исходящий от мамы.
— Я тоже, милая, — она ещё крепче обняла, а, отстраняясь, хотела ещё что-то сказать, но бросив взгляд мне за спину, так и осталась туда смотреть. — А это кто?
Обернувшись, я увидела Дар-Мортера. Он как раз поставил чемодан рядом со мной.
— Это Этьен, — я представила его. Решив сказать, что он мой друг, продолжила: — Он мой.…
— Я парень Вивьен, — Дар-Мортер меня перебил. Ещё и за руку взял. — Рад с вами познакомиться. Надеюсь, вы не против того, что я приехал вместе с ней.
Я, одеревенев, перевела на него взгляд. Какого чёрта он делал? Или это моя ошибка? Нужно было уточнить, что перед моей мамой не нужно притворяться парой? Но ведь я сказала, что это следует делать только перед некоторыми неприятными для меня личностями.
— А? — мама широко раскрыла глаза. Смотря на Этьена, растерялась. — Парень Вивьен? То есть.… Я тоже рада познакомиться.
Мама все так же выглядела растерянной. Взволнованной, но в первую очередь пригласила нас войти в дом. Когда же мы вошли в прихожую нашей квартиры, я ненадолго остановилась. Тут вообще ничего не изменилось и ностальгия мгновенно нахлынула. И хорошие и плохие воспоминания. Последние были связаны с папой.
— Вы давно встречаетесь? — мама, расстегивая змейку на куртке, осторожно задала этот вопрос.
— Недавно, — Этьен поставил мой чемодан около стены. — Но у нас все серьезно.
Мне хотелось посмотреть на Дар-Мортера гневным взглядом. Возможно, даже им испепелить. Но, сдержав себя, я подумала о другом.
Я чувствовала то, как мама волновалась и так сильно вновь хотелось обнять ее. Наверное, даже мне не понять, насколько ей было тяжело со мной и Кларис. Но со стороны я видела многое. Большая часть жизни мамы это борьба за выживание. Во многом, её противником был отец. И она раз за разом ему проигрывала. Он старался не бить ее по лицу, но синяки на теле мамы, например, на руках, я видела часто.
Конечно, отец бил не только мать, но и нас с сестрой. В основном, меня, ведь Кларис всегда умело пряталась. Но ведь разве возможно в такой небольшой квартире спрятаться так, чтобы человека вообще не нашли? Даже пусть это был и ребёнок. И отец мог это сделать. Поэтому, чтобы он не трогал сестру, из своего укрытия выходила я.
Мы ведь папу бесили. Ему не нравились дети. Мы ему жить мешали. Все портили. Но, при этом, уходить из квартиры он отказывался. И так мама, закрывая нас собой, пару раз даже в больницу попадала.
И она привыкла бояться за нас. Опекать, но жизнь порой складывается так, что проблемой становятся даже те, кого ты любишь. А в том, что мама нас любила, я не сомневалась.
Сейчас я говорила про наш с сестрой подростковый возраст. Я прекрасно помнила о том, как Кларис ругалась с мамой. Кричала на нее. Хлопала дверью. Намеренно уходила из дома и долго не возвращалась. А все потому, что мама все так же пытаясь опекать нас, при наступлении вечера постоянно звонила ей. Если Кларис не отвечала, предпринимала попытки связаться с ее подругами. Иногда вовсе шла ее искать. А сестра говорила, что мама таким образом позорит ее перед друзьями. И в знак протеста вела себя ещё хуже. Пару раз вовсе всю ночь не появлялась дома.
Мама из-за нас много боли получила. Нервных клеток сожгла. И со временем, пытаясь улучшить отношения, старалась не лезть в личную жизнь. Кларис её научила, что этого делать не нужно. Подобное может быть чревато.
А ведь я даже сейчас чувствовала то, с какой осторожностью мама задавала этот вопрос про наши с Этьеном отношения.
И было больно. А ещё стыдно. Во многом от того, что тоже для нее проблемы создавала. Хотя бы тем, что нормально не поддерживала. Мы ведь сами себе казались слишком взрослыми. Тонули в надуманных проблемах. При этом, со временем, уже находясь в Марселе, я начала понимать, что маму жрет самое худшее, что может быть с человеком — сожаления. От того, что она не могла нормально защитить нас от отца. И от того, что не дала того, что было у других детей. Ещё, мне казалось, что она считает, что мы ее стыдимся из-за чего старалась не мешать. Подобное проявлялось в мелочах. Стоило их лишь вспомнить и связать воедино — все становилось ясно.
Сожаления сильнее всего жрут из-за того, что ты уже не можешь изменить. Наверное, я даже пока что не могла осознать насколько сильно. Но ведь у нас с Кларис все отлично. Мама дала нам все, что могла. Самое главное — жизнь. А если у нас есть какие-то проблемы, то мы сами в них виноваты. Уже не маленькие. Сейчас мне хотелось лишь одного — чтобы она наконец-то пожила для себя.
И мне совершенно не хотелось, чтобы она переживала за меня. У мамы и так этого в жизни хватило, а видя, что Дар-Мортер её пугал, что, учитывая его внешность, было совершенно не странно, я кое-как, но с трудом перешагнула через себя, после чего сказала:
— Этьен говорит, что мы встречаемся недолго,