Когда-то Заградыня славилась кузнечным делом, здесь жили самые мастеровитые скорняки, самые меткие охотники. Но за последний век село становилось все более зажиточным, все более ленивым, все более торговым. Наверное, именно Заградыня больше всех протестовала против закрытия перевала, однако местный старейшина никак не проявил своего недовольства.
В тишине вдруг скрипнуло окно, послышался шорох, застонали половицы. Неужели кто-то из сыновей старейшины осмелился продолжить сватовство под покровом густой ночи?
Губа Поли сама собой дернулась вверх, обнажая зубы, в горле зародился предупреждающий грозный рык.
— Т-с-с, — раздался шепот, — только не кусайся. Это всего лишь я.
И в оконном проеме появился сияющий, как начищенная монетка, Даня.
Глава 21
— Меня тутошний горт впустил, я его уболтал, — улыбаясь от уха до уха, сказал Даня, с удовольствием разглядывая Полю.
Она сидела, поджав одну босую ногу, с книжкой в руках. Потрепанные джинсы, блеклая футболка, золотистая теплая кожа, трогательная синева круглых глаз и пушистые соломенные волосы, распущенные после бани.
Ее верхняя губа оставалась приподнятой — Даня так и знал, что его встретят волчьим оскалом. Шляются всякие по ночам, как не рычать.
— Пришел все-таки, — мелодично и приветливо пропела Поля, музыкальность ее голоса успела позабыться и отозвалась приятной волной в спине, как будто между лопаток кто-то положил нагретую ладонь.
— Привет-привет, — Даня сбросил кеды, прошел вперед, опустился на пол перед креслом и скрестил руки на Полиных коленях, уткнувшись в них подбородком. — Интересная книга?
Она показала ему обложку:
— Ага. Про то, как оборонительные рубежи превратились в торговый пункт. А почему ты через окно? В дверь не пустили?
— Да я и не ломился, — признался он. — Мы с Потапычем как прикатили — ну Потапыч, он меня в бане отпаривал после нашего поцелуя… О, мы же были на болотах, где васса с вьером живет! Она рассказала мне про то, кем была та старуха, которая меня после волков спасла и с которой ты жила в той избушке… Ты только послушай!
— Нет, это ты только послушай. Та мертвая старушка из лесной хижины ухлопала духов Гиблого перевала.
— Да ты что!.. — ахнул Даня. — Совсем ухлопала? Начисто? А впрочем, ничего из ряда вон. Да она сама их выдумала! Так сильно поверила в богов, что те воплотились в реальности. Что уж тут говорить о всяких духах… Но подожди, — перебил он сам себя. От радостного волнения, ну наконец-то, вот она Поля, стоило ради этой встречи так сильно гнать старенький велосипед, надрывая мышцы, мысли у Дани прыгали как кузнечики по траве. — Это что же теперь такое, ходи кто куда хочешь? Плохо, Поленька, я же здесь вроде как в бегах… За мной гонятся тринадцать братьев одной ветреной красавицы. Ах ты ж мунн многобрехливый, вот напасть, — и он мрачно поерзал, прижимаясь к Поле еще плотнее. Устроил голову на ее коленях, положил ее ладони себе на макушку, молча требуя почесать за ушком.
Она рассеянно почесала:
— Тринадцать братьев одной красавицы? Звучит как Егоркина сказка. Что они от тебя хотят? Выпороть? Застрелить?
— Женить они меня хотят, Полюшка, — горестно простонал Даня. — Такого молодого, такого свободного опутать неподъемными путами, привязать к ногам гири пудовые, стреножить меня на веки вечные…
Тут он замолчал, и в окутавшем его тревожном тумане засиял яркий свет.
— Полюшка, — прошептал Даня, осененный гениальной идеей, — по дороге сюда я видел калину и рябину, а уж бессмертник и незабудки мы где-нибудь раздобудем.
От неожиданности она больно дернула его за длинную прядь, а потом низко над ним наклонилась, так, что ее перевернутое лицо размылось, кожи коснулось теплое дыхание, а светлые волосы упали на губы и нос.
Вот бы сейчас поцеловать девушку! И Потапыч рядом, авось отпарит как-нибудь. Но только Даня размечтался, как Поля вдруг произнесла резким и скрипучим голосом, совсем ничего общего с мелодичностью:
— Калина? Рябина? Осла облезлого тебе хвост, а не свадьба, поганка ты этакая!
Такого отворота Даня никак не предвидел и часто заморгал, будто в лицо ему рванул пыльный ветер. Отодвинувшись, он взглянул на Полю и увидел, что ее брови сердито хмурятся.
— И зря ты не хочешь, — сказал он обиженно. — Ведь если я женюсь на тебе, то даже тысяча братьев и десять тысяч братьев не заставят меня жениться на всяких посторонних красавицах!
Она зачем-то схватилась за свое горло, будто от приступа резкой ангины, замотала головой и продолжила так же резко:
— Если ты надеешься, что это соломенное сердце размякнет от всяких там улыбок и ласкового чириканья, то быстрее мунны научатся хранить секреты, а анки полюбят купаться.
— Не то чтобы я претендовал на твое сердце, душа моя, — объяснил Даня, — только на руку. В целом, я не думаю, что быть женатым так уж сложно, — надо просто перестать шляться по вассам и целоваться со всеми согласными женщинами. Знаю, что ты скажешь! Для счастья нужно узнать друг друга получше…
— Да нет же, — скептически фыркнула Поля. — Для счастья нужен человек, который умрет позже тебя, а не раньше.
— А? — изумился Даня. — А, с этим как раз не будет трудностей, ведь во мне есть капелька вечности первой жрицы, что бы это ни значило. Правда, она может быть и в тебе, что обещает нам жизнь, полную таинственных сюрпризов.
Будто кто-то выдернул гвоздь из трухлявого дерева — такой звук вырвался из Полиных губ, а потом она наконец отпустила свое горло и мелодично выругалась с нежной хрипотцой:
— Да что же некоторым все неймется-то! Ужас какой, когда тобой разговаривает кто-то другой.
Тут только Даня осознал произошедшее.
— Ой, — сказал он, — ой-ой-ой, это сейчас что такое было? Это же сама первая жрица изволила мне явиться, — и Даня по привычке перешел на воркование, которым обычно обмурлыкивал духов: — Такая разговорчивая, даже несговорчивая… Это честь для меня, познакомиться с великой древнейшей…
— Не распинайся, — прервала его Поля, все еще раздраженная. — Не перед кем. Ушла твоя первая жрица, да и не было ее тут вовсе. Это просто нечто вроде встроенной защиты, которая пробуждается в минуты особой опасности. Когда ее никто не просит, между прочим, — добавила она, совершенно раздосадованная.
— Опасности? — обомлел Даня. — Это я-то — опасность? Да я самый безобидный человек по ту сторону гор и по эту. И почему это