— Всё не было времени спросить, — сказал маг, глядя на это. — Ты полностью восстановила свой резерв, каналы в левой руке работают в полную силу?
— Да, всё в порядке, — Грейнджер сделала несколько широких взмахов, затем начертила пальцем в воздухе цепочку рун, вложив лишь самый минимум силы. — И магическая сила, и подвижность восстановились, хотя и пришлось потренироваться. Но это мелочи в сравнении с тем, как бы мне пришлось без магии. В последнее время я уже начала забывать, что это не моя собственная рука.
— Это понятие относительное, — ответил маг, сделав несколько шагов по бетону. Не стал садиться, просто оперся руками на кресло, продолжив говорить: — Эпителий человека обновляется за четырнадцать дней. Кости — лет за десять. Скелетные мышцы меняют все клетки полностью за пятнадцать. В этом смысле и твоя правая рука — не та, с которой ты родилась, все клетки и ткани в ней уже прошли полную замену естественным путём. Ещё через пятнадцать лет и в левой руке не останется следов кальция или углерода из тех, что мы летом загрузили в ёмкость для ускоренного роста.
— Я это знаю… в общих чертах. И эти мысли, в том числе, помогли мне адаптироваться после операции. Хотя отец был удивлён, когда я спросила, как долго у человека обновляются все ткани. Если до этого снова дойдёт, мне уже будет намного легче привыкнуть… — произнесла она, сжав кулак. Затем медленно раскрыла ладонь и задумчиво добавила, изучая свои пальцы: — Хотя я всё ещё думаю иногда… Когда ты восстанавливал мою руку, то мог бы перед этим внести какие-то доработки? Если бы в тот раз мы так не спешили, конечно.
— Доработки? — переспросил Кайнетт непонимающе. — Например?
— Прочная кожа, более эффективные мышцы, полуторадюймовые лезвия под ногтями? Придумать можно очень многое, вопрос в самой возможности вносить такие изменения без вреда для всего остального.
— Преобразование человека не было для нас приоритетным направлением в алхимии, моя семья больше внимания уделяла металлам и простым элементам, — признал он без особого стеснения. В конце концов, в выбранной области они были очень хороши. — Вырастить тело или его часть не так уж трудно, в трактатах всё это описано века назад, но вот для подобных модификаций потребуется практически пересобрать весь организм и подогнать все новые части заново. Чем-то подобным занимались Айнцберны, но их трудов почти не сохранилось.
— Айнцберны?
— Была такая семья в Германии, они не пережили Средние века, — ответил он. Кайнетт действительно нашел в истории этого мира их следы, вот только тут род не просуществовал и четырёх столетий. — Их главной специализацией было создание гомункулов с заданными свойствами. По слухам, их куклы вполне могли быть в десятки раз сильнее человека или практически с «рождения» колдовать не хуже столетнего волшебника. Проблема в том, что при создании гомункула маги осознанно нарушают естественный баланс, принося в жертву одни качества ради других. Долголетие, свобода воли, возможность оставить потомство, физическая сила, красота — усиливая одно качество, всегда жертвуешь другим. Собственно, так этот клан и пресёкся: в какой-то момент там уже не осталось живых людей, которые могли бы продолжить род обычным способом.
— Занятно. Я встречала упоминания об этом, но даже фамилию их обычно не указывали, — признала Грейнджер, возвращаясь к работе с палочкой.
— А откуда вдруг такой интерес к биологической алхимии?
— Я просто до сих пор перебираю варианты, что ещё мы можем выставить против Того-кого-нельзя-называть и как застать его врасплох, навязать сражение не по знакомым ему правилам.
— Это бы тоже не сработало. Я пытался всё свести к ближнему бою, но он выдержал первый удар и сразу разорвал дистанцию. А во второй раз мы пробовали уже вместе. Нужно уничтожить крестраж внутри, мозг или всё тело сразу, всё остальное для него сейчас не смертельно, — указал Кайнетт на очевидное. Подобные правила вообще лучше использовать в столкновении с любым достаточно сильным магом: что пока не уничтожен мозг, зачастую соединяющий душу с физической оболочкой, тело ещё как-то можно заставить работать. — Стоило ожидать, что для хранения своей души Реддл заказал гомункула с фокусом именно на выживаемости. А ты тоже готова зайти так далеко?
— Что, прости? — она обернулась, удивившись неожиданному вопросу.
— Заменить части тела или всё его целиком на нечто иное. Отказаться от чего-то равноценного ради усиления боевых возможностей, — подробно объяснил маг. — Всё это ради победы, разумеется…
— Нет, — после долгого молчания признала ведьма. — На это я не готова.
— Значит, ты всё-таки признаешь мою правоту, — на непонимающий взгляд Кайнетт уточнил: — Ты долго винила именно себя в том, что случилось в Лондоне. Но теперь понимаешь, что пожар и гибель нескольких человек из-за Реддла ещё не повод кидаться в бой, позабыв о собственном будущем.
— То, что я ошибалась, ещё не означает, что твоя точка зрения верна, Джеймс. Всё несколько сложнее, — теперь она уже смотрела прямо на Мерфи, опустив палочку к полу. — Но ты прав в другом, я много об этом думала и на некоторые вещи смотрю теперь иначе. Знаешь, как в классической задаче по этике: поезд подъезжает к развилке, на путях справа привязано пять человек, а слева только один, и тебе нужно перевести стрелку. Рациональный ответ: пожертвовать одним ради спасения пяти. Почти уверена, что авроров учат как раз чему-то подобному. Но на мой взгляд, правильный вариант: не следовать условиям задачи. Остановить поезд, дать задний ход, аппарировать и вытащить людей из-под колёс… «Единственный путь к победе — не играть», — процитировала она кого-то.
— Но ведь если у тебя не получится нарушить правила, то могут погибнуть все или просто больше людей, чем могло бы при оптимальном решении, — Кайнетт никогда не углублялся в изучении этики, но очевидную слабость её аргумента отметил сразу.
— Да. Звучит очевидно. Но это не значит, что мы не должны попытаться.
— Однако жертвовать частью себя ради этого ты всё равно не готова? Рисковать жизнью можно, а отказаться от чего-то — нет? — он всё-таки попытался определить, где она для себя проводит черту.