– Я не верю.
– Давай обсудим условия. Мне надо три дня, чтобы свернуть свои дела и уехать. Они останутся пока здесь, в доме. Через три дня их найдут.
– А я?
– Тебя я оставить не могу. Ты слишком много знаешь. Почему я пожалел тебя тогда? Ты видела и узнала меня.
– Ты меня убьешь?
– Ты слишком красивая, чтобы умирать молодой. Мы уедем с тобой вместе. У меня есть недвижимость за границей, роскошная вилла в Испании. Ты не представляешь, сколько у меня денег. Нам с тобой хватит на роскошную жизнь за границей. Как ты похожа на Таню! Я буду любить тебя. Стану рабом твоим, буду выполнять все твои желания.
Глеб наклоняется ко мне. Чувствую его дыхание на своем лице. Меня передергивает от отвращения.
– Нет! Никогда!
Он грубо хватает меня и тащит на улицу. Мы заходим в мой дом. Он резко бросает меня внутрь.
– Конверт! Отдай мне конверт.
Я пытаюсь протянуть время.
– Мне надо подумать.
– Времени нет. – Он выходит на крыльцо и приказывает. – Приведите Никиту.
Никиту приводят, садят на табуретку в коридоре. Я бросаюсь к нему.
– Как ты, сильно болит?
– Ничего, до свадьбы заживет, – он пытается улыбаться мне.
Меня оттаскивают от Никиты. Кормилов злыми холодными глазами смотрит на меня.
– Итак, ты ищешь конверт. Каждые 15 минут, я буду приглашать своих людей. Мы будем у тебя на глазах отрубать у твоего Никиты часть тела: пальцы, уши, нос, пока ты не отдашь мне конверт. Смотри на часы. Время пошло!
Я захожу в большую комнату. Груда бумаги до сих пор лежит на полу. Мы забыли убрать её, и Глеб догадался, что мы искали эту бумагу. У меня есть 15 минут, чтобы протянуть время. А дальше конверт придется отдать. Затем Глеб убьет нас всех. Может быть, он даст нам с Никитой попрощаться.
15 минут я слоняюсь по комнатам. Всё, время истекло. Я беру мамину вышитую картину и несу её Глебу.
– Твой конверт здесь.
Глеб вытаскивает конверт из картины.
– Маленькая дрянь! Ты всё это время знала, где он спрятан.
– Сегодня нашла.
– Не зря я засаду на тебя в этой деревне поставил. Чувствовал, что ты приведешь меня к конверту.
Кормилов двигается на меня. Я отступаю и упираюсь спиной в стену. У него в руке нож. Я отворачиваюсь и закрываю глаза. Но что случилось? Кормилов грязно ругается и падает. Никита прыгнул с табуретки и ударил ногами Глеба. Они оба лежат на полу. Никита не шевелится, кровь растекается под его головой. Нож выпал из руки Глеба. Я отшвыриваю нож ногой в дальний угол. Глеб, потирая голову, повернулся набок. Сейчас он встанет. Я хватаю табуретку, на которой сидел Никита, и с силой опускаю её на затылок Глеба. Раздается громкий отвратительный хруст. Я снова поднимаю табуретку, но Глеб больше не шевелится. Почему охрана не бежит на шум? Не хочет мешать шефу издеваться над нами?
На улице что-то происходит, какой-то грохот и треск, приглушенный двумя дверями.
Слышу громкий голос: «Вы окружены. Всем бросить оружие и оставаться на своих местах». Дверь распахивается, дом полон людей с оружием в руках, в черных масках и камуфляже. Среди них мой отец. Отшвыриваю табуретку и бросаюсь к нему на грудь.
– Даша, ты цела, доченька?
Он крепко прижимает меня к себе. Я рыдаю в голос, как маленькая.
– Папа, я человека убила, – еле слышно просипела я.
– Кого? Этого? – Отец кивает на Кормилова, распростертого на полу. – Не жалко.
Человек в черной маске наклоняется над телом Глеба, пальцами трогает его шею.
– Жив, пакуйте его, – приказывает он своим коллегам. – А ты храбрая девочка.
«Храбрая девочка» боится спросить про Никиту, только дрожит и пальцем показывает.
Человек в маске наклоняется к Никите, осторожно трогает его голову. Его руки в крови.
– И парень твой жив. Носилки сюда!
Двое с носилками вбегают стремительно. В руке первого возникает шприц, он резким движением сквозь джинсы вкалывает лекарство в бедро Никиты. И подмигивает мне в черную прорезь для глаз, перед тем как выйти из комнаты. Слышу крик с улицы: «Врача срочно сюда!»
«Никита жив! И папа со мной» Я перестаю дрожать и плакать, я отпускаю папу, выпрямляюсь и вдыхаю воздух полной грудью. Как хорошо жить! Папа смотрит ласково:
– Ты – молодец! Вся в меня.
– Спасибо, что спас нас, – говорю я и обнаруживаю, что голос мой вернулся.
– Подруге своей скажи «спасибо». Как только они отъехали из Михайловки, так сразу мне позвонили. Они мне всё рассказали. Я бросился в аэропорт, личным самолетом прилетел. Хорошо, что до вашего города всего час лету. Телефон твой запеленговал. Слава Богу, успел! ОМОН поднял, вертолеты.
– Никиту увезут вертолетом?
Я выбегаю из дома. Напротив ворот, повалив полуистлевший забор соседней усадьбы, стоит огромный зеленый вертолет. Возле носилок Никиты наклонился человек с медицинской сумкой на плече. Никита лежит бледный безжизненный, голова забинтована полностью. Хватаю его за руку, смотрю в лицо, слезы текут по щекам. Никита приоткрывает глаза.
– Не плачь, живой я. Всё будет хорошо. – Затем он обращается к отцу. – Это правда, что Галина – моя мать?
– Правда. Простите меня, дети. Я виноват перед вами обоими…
Оглушающе взревел мотор вертолета.
Со мной пытается поговорить какой-то человек в штатском. Но папа непреклонен: «Завтра. Завтра она ответит на все ваши вопросы. Неужели вы не видите, в каком она состоянии! Её чуть не убили». Папа усаживает меня в машину и садится рядом. Мы едем в его дом. Он прижимает меня к себе и гладит по голове.
– Вот увидишь, дочка, все будет хорошо.
– Папа, а в чем твоя вина передо мной и Никитой?
– Я невольно руку приложил, чтобы Таня и Игорь расстались в день своей помолвки. Мы расписались с Таней после того, как Игорь женился на Галине, когда та оказалась беременна. Таня сама предложила мне жениться на ней. Знаешь, мы больше года жили с Таней в разных комнатах. Я обожал Таню, окружал её своей любовью. Но я не посмел войти к ней в спальню, пока она меня сама не позвала. А потом родилась ты. Я был самым счастливым человеком на этой земле. Но за всё, дочка, приходится платить: за свои ошибки и за безумное счастье. Я заплатил сполна. И Галина заплатила. Она