Он пожимает плечами.
— Мой гнев был очень велик.
— А теперь?
Край его рта слегка приподнимается.
— Намного лучше, спасибо, что спросила.
Я не стыжусь своего тела, но общаться со случайными, незваными парнями в голом виде — это что-то новенькое.
— Ладно. Я перестала плакать. Можешь идти.
— Тебе не нужна моя помощь, чтобы… — Он просто смотрит на меня, ожидая.
— Веришь или нет, Лукас, но я прекрасно умею мастурбировать. И я думала, ты сказал, что это единоразовая акция. Секс из жалости. Что-то насчет того, что увлечение новорожденного — это плохо и неудобно?
Он поднимается на ноги, весь изящный и сильный. Выражение его лица, однако, просто офигевшее.
— Как ты это назвала, секс из жалости?
— Убирайся.
— Скай, — говорит он, дожидаясь, пока я обращу на него внимание. Затем он говорит: — Ты никогда не была домашней. Я просто вел себя как мудак.
— Я знаю.
На это он кивает головой.
— Приятного купания.
На следующий вечер я просыпаюсь от того, что Лукас снова лежит на кровати рядом со мной. От его элегантного костюма остались только брюки. Все впадины и плоскости его груди выставлены напоказ. Его выпуклые бицепсы, в частности, так и зовут меня. Впрочем, он весь как произведение искусства. Видимо, неестественная похоть все еще дает о себе знать. Потому что я отказываюсь испытывать влечение к этому монстру в обычных условиях. Я должна быть умнее. Конечно.
Сегодня вечером он занят не книгой, а цифровым блокнотом. Когда я вошла к ним, они с Генри играли в «Барбареллу» на ноутбуке, время от времени читая вслух из «Женской мистики», а также обсуждая движение за гражданские права, войну во Вьетнаме и высадку на Луну. Казалось, они устроились на целый день, чтобы подробно обсудить и подискутировать о каждой эпохе, которую Лукас пропустил.
Не будучи жива в 1960-е годы и не надеясь идти в ногу со временем, я легла спать в своей новой черной шелковой пижаме. Это был определенный шаг вперед по сравнению с моими обычными трусиками и старой футболкой. И снова я отключилась, как только моя голова коснулась подушки. Новорожденный вампир нуждается во сне — это не шутка.
— Как ты думаешь, ты из команды Джейкоба или из команды Эдварда? — задумчиво спросил Лукас. — Потому что, честно говоря, мне трудно определиться.
— А оборотни существуют?
— Да. Правда, их обычно не встретишь поблизости, потому что они не любят города. Оборотням нужно пространство, чтобы бегать.
— Ого. Следующий вопрос. Ты знаком с понятием «личная жизнь»?
Его брови сошлись.
— Это моя спальня.
— Нам нужно больше кроватей. Что вообще находится в других комнатах? Этот коридор уходит к середине Голливудских холмов, но все двери заперты.
— Вещи, которые я собирал годами.
— Ты — барахольщик, — говорю я. — Ты ведь знаешь об этом, да?
— Кстати говоря… на прикроватной тумбочке есть кое-что для тебя.
Я переворачиваюсь — и о боже мой! Меня ждут три знакомые тонкие книги в твердой обложке, в красном переплете с золотыми буквами.
— Это то самое первое издание «Гордости и предубеждения», которое было наверху?
— Генри заметил, как ты им любовалась, — говорит он. — Он сказал, что ты расстроилась из-за того, что потеряла все свои вещи во время пожара.
Я не знаю, что сказать.
Лукас вдруг поднимает глаза, бросает блокнот на кровать и выбегает из комнаты. Без единого слова. Как будто он животное, которое уловило запах.
Скорость, с которой я следую за ним, примерно в два раза меньше, чем у него. Но моя реакция работает хорошо, я ни во что не врезаюсь. Я воспринимаю это как победу. Потом Лукас, Генри и я оказываемся на крыльце и смотрим на незнакомца, терпеливо ожидающего в арочных воротах каменной ограды. Он красив, со смуглой кожей и короткими волосами.
— Лесник.
— Отцовское прозвище с давних времен, — шепчет Генри. — Не совсем комплимент. Длинная история.
Лукас бросает на меня раздраженный взгляд.
— Тебе следовало остаться внизу.
Я пожимаю плечами.
— Капитан, — говорит Генри с улыбкой. — Ты наконец-то готов принять мое предложение как следует пообщаться? Мы сто лет не проводили время вместе!
— С 1863 года после осады Виксбурга. — Незнакомец кивает на Генри. — Я усвоил урок, как проводить с тобой время, когда люди попытались сжечь церковь, в которой я спал.
— Откуда мне было знать, что они так обидятся на то, что мы нежить и все такое? — Генри улыбается. — Мы все-таки помогли им победить. Немного благодарности не помешало бы. Но ты не поверишь, Скай, как хорошо на мне сидела эта форма. Синий цвет очень подчеркивал мои глаза.
Незнакомец качает головой.
— Я так и не понял, почему ты обратил его, Лесник.
— Во многом из-за моей развлекательной ценности, — говорит Генри. — Кто-то же должен был быть придворным шутом.
— Мы оба знаем, что в вашей семье ты играешь не эту роль. — Незнакомец вопросительно поднимает бровь. — Ты собираешься пригласить меня войти?
— А Роза знает, что ты здесь? — спрашивает Лукас.
— Знает.
Лукас хмурится, делает паузу, а затем кивает.
— Входи, Сэмюель.
— Давайте дадим им время, хорошо? — Генри обнимает меня за талию и ведет обратно в дом. Конечно, мы останавливаемся у холодильника, чтобы взять для меня пару пакетов с кровью. Затем мы направляемся в гостиную под землей.
— Давным-давно отец был шпионом и силовиком у одного из древних вампиров. Того, кто его обратил. Отец предпочитал полагаться на сарафанное радио, которое делало за него его работу. Он всегда был сторонником того, чтобы работать не столько усердно, сколько умно. Каждое утро, когда детей-вампиров укладывали спать, их предупреждали, что если они не будут вести себя хорошо, то Лесник их заберет.
— Есть дети-вампиры?
— Нет, блядь. Кому нужен бессмертный малыш или малышка? Ты можешь представить себе что-то столь ужасное? — Генри откидывает светлые волосы с лица. — В тот период отец