— Ты считаешь, что то, что кто-то пытается убить тебя — это игра?
Он вздохнул.
— Пойми, у него было столько же лет, сколько и у меня, чтобы стать экспертом в любом деле. Я знаю, что он учился сражаться у гуннов и рыцарей-тамплиеров. Если бы он был полон решимости убить меня за то, что я влюбился в его жену, я бы знал.
Я хмурюсь.
— Затем в 1955 году он убил моего шпиона, Мериву. Я просил всех держаться от него подальше. Но она не любила недомолвок и хотела тщательнее следить за его передвижениями. Не для того, чтобы убить его, как ты понимаешь, а просто чтобы знать, где он находится и что планирует. Он прислал мне ее прах в серебряном ларце. Она была частью нашей семьи на протяжении четырехсот лет. Тогда я решил, что наконец-то пришло время покончить с моим братом.
— И поэтому ты уснул?
— Их смерть тяготила меня по разным причинам. Однако, похоже, я преждевременно оплакивал своего брата. — Он некоторое время молча наблюдает за мной, а затем говорит: — После того как Анна разбила мое темное и жуткое сердце, как ты его назвала, я старался держаться подальше от всех, кто напоминал мне о ней. До тебя. Я не позволю ему причинить тебе боль, Скай.
— Когда все это началось между тобой и твоим братом?
— Артур только что победил саксов в битве при Бадоне.
— Подожди. Король Артур? Я думала, он не настоящий.
Он пожимает плечами.
— Мифология, связанная с ним, по большей части чепуха, но сам человек был вполне реален.
— В каком году это было?
Его губы перекосились в сторону в раздражении. Этот парень определенно зациклен на своем возрасте.
— Примерно в начале шестого века.
— Тебе, гм, пятнадцать сотен лет?
— Плюс-минус.
— Тебе одна тысяча пятьсот лет. Плюс-минус. И ты все это время возишь с собой ее фотографию. Это либо преданность, либо слишком далеко зашла идея эмоционального багажа. — Мои глаза, должно быть, стали широкими, как луна. — Но ты же знаешь, что я не она.
— О, я знаю. Анна была мягкосердечной. Тебе еще не приходила в голову мысль, которая, по твоему мнению, не нуждается в озвучивании.
— Ты действительно считаешь, что ты первый, кто говорит мне о том, что я слишком громкая или слишком много говорю? — спрашиваю я с горькой улыбкой.
Его взгляд становится жестким.
— Кто тебе это сказал?
Игнорируя его вопрос, я задаю свой собственный.
— Почему ты на самом деле обратил меня?
— Кто так оскорбил тебя, Скай? Я хочу знать их имена.
— Это не имеет значения. Уже нет, — говорю я. — Ответь на вопрос. Почему ты обратил меня?
— Я уже объяснил тебе свои причины.
— Давай вернемся к ним еще раз, чтобы освежить воспоминания, — говорю я, беря со стола тяжелую золотую авторучку. Так и тянет бросить ее в него, но он только поймает. — Я напомнила тебе о твоей первой любви.
— На мгновение. Да. Но я обратил тебя, Скай, потому что ни Генри, ни Бенедикта не было там, где они должны были быть. Я проснулся в новом веке, которого не понимал. Я знал, что ты будешь полезна, чтобы помочь мне адаптироваться.
Я фыркнула.
— Ты надеялась на большее?
— Нет.
— Тогда очень хорошо. Мы выяснили причину, по которой я обратил тебя. — Он качает головой. — Но хочешь узнать, почему ты все еще спишь в моей постели?
— Потому что ты не доверяешь мне, боишься оставить одну, а также потому, что знаешь, что это меня раздражает. Можно подумать, что с возрастом мелочность исчезает, но, видимо, это не так. — Я бросаю тяжелую ручку обратно на стол и поднимаюсь на ноги. — Мы закончили. Спасибо, что наконец-то рассказал мне, что происходит. Уйди с дороги, пожалуйста.
Лукас остается на месте, стоя спиной к двери.
— Заставь меня.
— Я не в настроении играть.
— Очень жаль, потому что я в настроении.
— Тогда иди и найди Монику, — говорю я.
И как только слова слетают с моих губ, я понимаю, что это ошибка.
— Кого? — Его темные брови сходятся вместе. — Ты имеешь в виду человека, у которого я пил прошлой ночью? Того, что на зарплате у Генри?
— Генри действительно платит ей?
— Некоторые готовы продавать свою кровь. — Он смотрит на меня с любопытством. — Ты ревнуешь. Но я был с ней едва ли достаточно долго, чтобы прокормиться. К чему ревновать?
— Я не ревную.
— Нет, ревнуешь. Но все твои эмоции сейчас обострены. И поскольку я твой сир, это нормально — чувствовать влечение ко мне. Обычно я этого не поощряю, но в твоем случае я решил сделать исключение.
— Ха. Нет. Не делай мне одолжений.
— Иди сюда, — приказывает он.
Я чувствую, как у меня в груди все сжалось. Я же просила его не применять ко мне внушение.
— Пошел ты.
Его улыбка больше похожа на клыкастый оскал.
— Сама трахни меня9, трусиха.
— Отлично. Ты открыл для себя мемы. — И я ненавижу себя за то, что спрашиваю, но я действительно хочу знать. — Ты все еще любишь Анну?
— Нет. Конечно, нет. Она была хорошей женщиной. Но она мертва уже более тысячелетия. А теперь иди сюда.
Я качаю головой и собираюсь сделать шаг назад. Но он подается вперед и захватывает проймы на передней части моей майки, включая кружевные бретельки бюстгальтера под ней. Я упираюсь в его