– Их всех превращают в рабов?
– Далось вам это слово! – в сердцах выдохнула я. – Что за манера раскрашивать мир исключительно в чёрный и белый цвета!
– Не хуже, чем ваше стремление находить пристойные названия для мерзости! Инго – рабы, ваша собственность, бесправные вещи! Завтра вы можете продать меня, словно мебель, как диван, на котором мы сейчас сидим! Или заставить исполнять ваши прихоти, или наказать кнутом!
Я молча поднялась, сходила в кабинет отца, принесла приличных размеров книгу с золотым тиснением на переплёте и положила рядом с ним.
– Законы Кергарской империи. Статьи с двадцатой по сорок седьмую посвящены инго. Изучите на досуге. Особенно обратите внимание на статьи двадцать вторую о добровольности принятия статуса и тридцать восьмую о порядке возвращения гражданства. Будете уходить – выключите визор. Если проголодаетесь, на кухне в холодильнике для вас молоко и ветчина, а на столе в хлебнице пакет с овсяным печеньем. Спокойной ночи, Шен.
Он меня не остановил, я и не надеялась. Пошла в свою спальню, задержалась взглядом на задвижке. Нет, запираться не сто́ит. Во-первых, я должна показать, что доверяю ему. Во-вторых, надеялась на его благоразумие. В-третьих… вдруг он всё же полезет ко мне ночью, и тогда я с наслаждением врежу по противной физиономии!
Глава 8
Будильник безжалостно прозвенел в семь утра. Я поплелась на кухню, поминая недобрым словом острова, императора, Третью службу и даже дядю. Будь я одна, обошлась бы чашкой чая, а теперь каждый день приходится готовить! От овсяного печенья остались только крошки, молоко Шен тоже выпил. Из ветчины и десятка яиц я сообразила пышный омлет. Островитянин тут же нарисовался в дверях, явно привлечённый запахом.
– Светлое утро, Шен, – безмятежно поздоровалась я. – Садитесь завтракать.
Он с недоумением следил, как я перекладываю весь омлет со сковородки на тарелку и ставлю перед ним.
– Льена Юлика, вы в него плюнули? Почему сами не едите?
Вместо ответа я достала чистую вилку, отрезала от омлета маленький кусочек, прожевала и проглотила.
– Убедились, что не отравлено? Мой аппетит просыпается к вечеру.
Допила свой чай, чашку закинула вместе со сковородкой в мойку и оценила получившуюся композицию.
– Вы умеете мыть посуду, Шен, или за вас это всегда делали слуги?
Островитянин вмиг вспыхнул.
– На что вы намекаете?!
– Сужу по вашим рукам. Настолько нежная кожа не сочетается с грязной работой. Вряд ли вам приходилось заниматься домашней уборкой или чем-то подобным.
Шен уставился на свои пальцы так, словно видел их впервые в жизни. А я мысленно прикидывала – на сколько дюймов отросли его волосы, раз теперь они полностью закрывают уши? От раны на шее не осталось и следа, кожа напоминала изысканный кардéнский фарфор – такая же гладко-матовая, белая, полупрозрачная.
– Это не значит, что я не справлюсь с элементарными вещами!
– Замечательно. Тогда посуда за вами.
– Решили вспомнить, что вы – моя хозяйка? – съязвил Шен.
– Обыкновенная справедливость. Я готовила – вам мыть. Встретите меня с обедом – без разговоров встану к мойке.
Возразить ему было нечего. Поэтому я удивилась, когда он нагнал меня в прихожей.
– Льена Юлика, вы уходите и оставляете меня одного в доме? Не связанного, не запертого? А вдруг я начну рыться в ваших вещах?
– А вы начнёте?
– Больно надо, – очень по-детски насупился он.
– Тогда о чём речь?
Хотелось рассмеяться, но я пощадила его самолюбие. Замоталась шарфом и шагнула в метель. Вьюга со вчерашнего дня только усилилась, пока я дошла до работы, снег облепил лицо и повис на ресницах. В холле управления постелили дополнительные грязезащитные коврики, но и это помогало мало. Уборщица не успевала убирать кашу из воды, снега и песка. Мои коллеги на разные голоса склоняли все природные аномалии в мире. Дамы в канцелярии на их фоне выглядели эталоном невозмутимости и спокойствия. Они пили чай – и сегодня это показалось мне чудесным. Если, несмотря ни на что, люди не изменяют своим привычкам, не так уж всё безнадёжно.
Бумажная рутина и вовсе подняла мой дух. Война, снежные бури, операции тайной службы – и бюрократическая переписка по поводу необходимости выделения плановому отделу дополнительных скоросшивателей, папок, скрепок и зажимов. Вопрос на двести пятьдесят реалов неделю решало несколько руководителей. Особенно позабавила резолюция директора на одном из приказов: «Они их едят, что ли?!» Я настолько развеселилась, что не сразу заметила Патришу, которая подошла вплотную к моему столу.
– Светлого дня, Юли.
Обычно весёлый голос Патриши звучал сдавленно. Она не отрывала взгляда от носков своих лакированных полусапожек и, что ещё хуже, не улыбалась.
– Светлого дня, Пат.
Следующую фразу Патриша буквально выдрала из себя:
– Юли, мне нужен твой совет.
– Всегда рада помочь, – опешила я.
– Не здесь, – она оглянулась на моих коллег, разумеется, навостривших любопытные уши. – Можно, я зайду к тебе после работы? Это очень-очень важно!
Раньше для Патриши «очень-очень важным» был фасон туфель, которые не сочетались с очередной сумочкой, но я заметила опухший нос и покрасневшие глаза. Вряд ли из-за ерунды Пат станет портить свою внешность и лить слёзы.
– Конечно, приходи.
– Спасибо! – от избытка чувств Патриша схватила мою руку, сжала и почти опрометью выскочила из канцелярии.
Всё время до обеденного перерыва и после, когда шла домой, я размышляла над странным поведением Патриши. Лишь у самого порога мысли переключились на Шена. Встретила меня подозрительная тишина. На секунду сердце ёкнуло: неужели всё-таки сбежал?! Понятно, что уйти далеко дядины агенты ему не дадут, но сколько лишних хлопот! Дёргалась я напрасно – островитянин нашёлся в гостиной. Сидел, уткнувшись в книгу, и при виде меня вздрогнул.
– Идёмте обедать, Шен, – я показала ему завёрнутые в бумагу контейнеры, от которых шёл пар. – Вам сегодня повезло: в столовой управления продавались комплексные обеды на вынос, а там прекрасно готовят.
– Я разбил чашку, – невпопад ответил он.
– Печально, – преувеличенно горько вздохнула. – Это были любимые чашки Зеи. Хорошо, что осталась вторая, уберу и сохраню на память.
– Вторую я тоже… разбил, – с трудом выдавил Шен. – Простите, льена Юлика.
Стоило огромного труда изобразить не просто серьёзное, а грустное лицо.
– Шен, вы прямо орудие разрушительной силы. Идёт всего четвёртый день нашего совместного проживания, а я уже лишилась кувшина, стакана и двух чашек. Надеюсь, сковородка цела?
Если б это зависело только от меня, я любовалась бы его виноватым лицом вечно.
– Цела, но…
– Светлые духи! – всплеснула я руками. – Шен, Всевышнего ради, скажите – что можно сделать с чугунной сковородкой?
– Поцарапать?
Честно – он выглядел так, словно ожидал, что я прямо сейчас достану кнут. Или оставлю его голодным. А когда осмелился поднять голову и заметил мою улыбку – остолбенел.
– Обед стынет, – напомнила я.
Порции в столовой управления были рассчитаны на взрослого мужчину, я осилила салат и суп, а жаркое с мясом пододвинула Шену.
– Выручайте.
– Вы это нарочно? – сердито спросил он.
– Берегу фигуру.
– Было бы что беречь, – выпалил Шен и тут же поправился: – В смысле, вы и так слишком худая.
– Спаси-ибо, – протянула я. – Забавно слышать это от вас.
– У меня есть оправдание, – он прищурился. – Почти неделю я ничего не ел.
– Решили таким мучительным способом отправиться на Небеса?
– Сначала меня наказывали за плохое поведение. Потом – да, смерть предпочтительнее рабства.
– Живой человек в состоянии вернуть свободу, мёртвый – нет.
– Вы, несомненно, поступили бы умнее, – усмехнулся Шен. – Притворились бы покорной и сбежали в удобный момент.
– Я не могу предугадать, как бы себя повела, – почему-то захотелось быть с ним откровенной. – Возможно, тоже перестала рассуждать здраво и с отчаяния грызла себя зубами. Это сейчас мне кажется, что я сумела бы всех обмануть, ослабить бдительность и улизнуть. Но знаете, Шен… Чтобы понять, что такое устрицы, надо попробовать устрицу. Всё остальное – сотрясение воздуха.
Первый раз в ярко-голубых глазах появилось нечто человеческое. Не благодарность, но весьма близкое к ней чувство.
– Интересная вы особа, льена Юлика, – наперекор взгляду, он подпустил побольше