— Ты чего это задумал⁈ — воскликнула она, заливаясь краской до самых ушей. — Какой ещё сон⁈ И уж тем более не эротический! — в порыве возмущения она с силой дёрнула одеяло на себя, окончательно лишив меня защиты.
Но я всё ещё не спешил вставать, демонстративно отвернувшись к стене.
Алиса, не теряя напора, схватила меня за руку и потянула на себя. Я упирался, пытаясь снова растянуться на кровати, но она была неумолима. В итоге с громким «плюх» мы оба оказались на полу, а матрас, скользнув, сложился рядом.
— Ну вот! Теперь точно не уснёшь! — рассмеялась Алиса, поднимаясь с пола. — Вставай, пошли репетировать!
— Ой… Кажется, уже… встал… — произнесла она с запинкой, заметив, как красноречиво топорщатся на мне трусы. В её глазах промелькнуло удивление, смешанное с явным удовольствием.
— И что это такое? Вернее, с чего бы это⁈ — спросила она с притворной строгостью, но в голосе звучала явная игривость.
Я поспешно закутался в одеяло, прячась под ним.
— Сама же говоришь — снятся всякие Алисы, которые грудь показывают, вот и… происходит такое, — пробормотал я, смущённо улыбаясь. — Не буди лихо, пока оно тихо!
После всего случившегося я понял, что сон улетучился окончательно. Вздохнув, я начал подниматься с пола.
— Ладно, уговорила, чертовка, — проворчал я. — Идём в музклуб. Только выйди, мне одеться надо.
Освещение в целях конспирации мы включать не стали. Музыкальный клуб тонул в полумраке. Лунный свет, проникающий сквозь большое окно, робко освещал помещение. Тишину нарушало мерное тиканье часов на стене, да шелест листвы за окном, с которой играл легкий ветерок. Я стоял посреди комнаты рядом с Алисой, и между нами повисла странная, почти осязаемая неловкость, от которой кожа покрывалась мурашками.
— Ну что, начнём? — голос Алисы звенел энтузиазмом, но я уловил, как он дрогнул, выдав её собственное волнение.
— Д-да, конечно, — пробормотал я, откашлявшись, чтобы скрыть волнение. — Сейчас… — Я подошёл к магнитофону, стоящему на подоконнике, и вставил кассету.
Комнату заполнила знакомая мелодия — резкая, роковая, с надрывными аккордами, которые тут же отозвались где-то в груди.
— Попробуем сначала под музыку, — предложила Алиса. — Просто повторяй за ними, вслушивайся в слова.
Я кивнул, но когда зазвучал вокал, моё горло сжал спазм, будто кто-то затянул на нём невидимую петлю. Я неуклюже пытался подпевать, мой голос звучал тихо и неуверенно, диссонируя с льющейся из динамиков бодрой песней. А вот Алиса… Она подхватила мелодию мгновенно — её голос взлетел, мощный, страстный, наполненный какой-то необузданной энергией. Она словно растворилась в музыке — прикрыв глаза, покачиваясь в такт. Я невольно залюбовался ею, чувствуя, как моё сердце начинает биться чаще.
— Не так! — вдруг выпалила она, резко оборвав своё пение. Глаза распахнулись, и она уставилась на меня с лёгким раздражением. — Ты поёшь слишком… зажато. Словно боишься чего-то.
— Я… просто… — запнулся я, не зная, что сказать.
её рука легла мне на плечо, и от этого простого касания по телу пробежала волна тепла, странного, но до дрожи приятного. — Пой не головой, а сердцем. Представь, что ты признаёшься в любви. Вложи в песню все свои чувства. Спой так, будто это ты хочешь меня поцеловать, а не тот балбес из песни.
— Расслабься, — Алиса подошла ближе, её рука легла мне на плечо, и от этого простого касания по телу пробежала волна тепла, странного, но до дрожи приятного. — Пой не головой, а сердцем. Представь, что ты признаёшься в любви. Вложи в песню все свои чувства.Спой так, будто это ты хочешь меня поцеловать, а не тот балбес из песни.
Я сглотнул. Её слова, близость, этот полумрак, полный лунный диск за окном — всё это действовало на меня завораживающе. Я снова начал петь, стараясь следовать её советам. И, к моему удивлению, голос зазвучал по-другому — сильнее, увереннее, в нём появились незнакомые доселе нотки страсти.
— Вот, уже лучше! — улыбнулась Алиса, и мы продолжили петь вместе.
Наши голоса сплетались — то взлетали в резких, роковых всплесках, то опускались до бархатистого шёпота, наполняя комнату волнующей гармонией. Я раскрепощался с каждым аккордом, уже не боясь выплеснуть чувства. Смотрел на Алису, ловил её взгляд, и мне чудилось, будто между нами натянулась тонкая, невидимая нить, дрожащая от напряжения этого момента.
Когда мелодия стихла, мы замолчали, всё ещё ощущая волнение, витающее в воздухе. Тишина обрушилась на нас, но теперь она была живой, пульсирующей, полной отголосков только что спетой песни.
— Давай попробуем без музыки, — предложила Алиса, её голос слегка дрожал.
Мы встали друг напротив друга, и я снова почувствовал, как учащается мой пульс, стуча в висках. Алиса запела первой, и её голос, чистый и сильный, полился нарушая тишину, словно серебряная река под лунным светом. Я подхватил, в это раз песня зазвучала иначе, более проникновенно, без поддержки музыки, без чужого вокала, только два наших голоса. Она теперь стала целиком нашей песней и пели мы про себя, про наши чувства…
Мы сбивались, смеялись над своими промахами, начинали заново, с каждым разом получалось всё лучше и лучше. Скованность таяла, уступая место пьянящей свободе самовыражения — я пел, глядя в её глаза, и видел в них отражение собственных чувств. Мы повторяли песню снова и снова, оттачивая гармонию, пока наши голоса не слились в идеальном созвучии. От долгого пения голова кружилась, в ушах звенело, а перед глазами плясали цветные пятна. Это сладкое опьянение — то ли от её близости, то ли от нехватки воздуха — обволакивало меня, унося прочь все мысли. Я упрямо продолжал петь, не желая прерывать эту магию, этот хрупкий мост, что вырос между нами в полумраке клуба. И только когда её рука коснулась моей, я замолк, жадно хватая ртом воздух.
— Ну что ж, для первого раза уже нормально, — сказала Алиса. — Давай отдохнём.
Она подошла к окну, опёршись на подоконник, и посмотрела на луну. Я встал рядом, не зная, что сказать. Тишина снова стала осязаемой, но теперь она не давила,