Глава 5
Первые дня три-четыре я помнила, хотя и не слишком отчетливо. Остальные слились в мутный поток бесконечной работы. Я бесконечно чистила, мыла и стирала… стирала, мыла и чистила. Разгребала завалы старого тряпья и кучи хлама в кладовке. Перебрала сарай и выгребла оттуда множество достаточно полезных вещей.
Больше всего сил отнимала, конечно, стирка. Для воды в доме были две деревянных кадушки с веревочными ручками и огромная бочка, которую я ежедневно наполняла. Даже сами по себе кадушки не были слишком уж легкими, точно потяжелее пластмассового ведра. А с водой, которую нужно было принести…
Общий колодец располагался за забором. Недалеко, метрах в сорока от дома. Но к полудню таскать воду становилось тяжело, а к вечеру местные ведра оказывались неподъемными. Ручки-веревки резали руку, и уже к концу второго дня на ладонях образовались красные воспаленные полосы. Никаких пластиковых тазов не существовало: довольно большое деревянное корыто, найденное в сарайке, я ставила на две табуретки и терла руками все, что попадалось: от плошек и прочей посуды до детских рубашек. Но основную часть одежды я, слава богу, додумалась просто прокипятить.
Первым делом я вынесла максимальное количество хлама из кладовки, собрала воняющее мочой и потом тряпье со всех кроватей, вытащила на улицу тюфяки, вытрясла из них прелую солому и сожгла её. В родительской спальне решила ночевать сама, а маленькую кладовку отдать для ночлега Ирвину.
Для Джейд в сараюшке нашлась детская люлька, которую я отмыла, ошпарила кипятком и затащила в свою спальню. Бог весть почему ею не пользовались, а укладывали девочку на топчан с братом. Может быть, затем, чтобы не вставать к ней ночью самим? Впрочем, все это было уже неважно.
Во время дневного сна девочки, еще в первый день Ирвин показывал мне хозяйство. Я поразилась тому, насколько скромные запасы сделаны на зиму. В погребе, который находился за домом, стояло несколько корзин картошки, ящик с песком, где была зарыта морковь, три плотных вязанки лука, одна чеснока. И небольшой бочонок сала, засыпанного солью. Ни квашеной капусты, ни огурчиков-помидорчиков, ничего лишнего.
Ирвин к переменам в доме относился не слишком одобрительно. Не по-детски ворчал, когда я что-нибудь перетаскивала и выносила:
-- Вот оглашенная! Сто лет кроватя там стояла… куда ж ты ее волокаешь?!
-- Ты лучше за малышкой смотри, – огрызалась я, не имея сил еще и с ним спорить.
Хорошо было то, что рядом с сараем находился дровяник, битком набитый уже наколотыми поленьями. Поленница, кстати, уложена была плотно и аккуратно. Однако я все равно не представляла, на сколько времени хватит этого запаса. Не получится ли так, что посреди зимы мы останемся без отопления?
-- Когда ж ты уже вспомнишь-то всё? – очень недовольно пробурчал Ирвин. – Прошлый год папаша в карты крупно выиграл. Не помнишь разве? Городской какой-то сунулся в трактир, тама его и ощипали. А как денег у него не стало, так он груз дров на кон поставил. Не иначе, Осподь смилостивился над нами, убогими, – по-взрослому добавил мальчик. – Там, конечно, поперву-то больше было, но папаша, как денег совсем не было, трактирщику дрова таскал. Почитай, уже больше половины вытаскал. А тут его Осподь и прибрал.
Я от усталости и раздражения чуть было не добавила: «И слава Богу!». Чудом удержалась…
Пожалуй, это была первая хорошая новость. По словам Ирвина, этих дров должно было хватить на всю зиму, и еще немного осталось бы на следующую. Значит, ближайшее время мерзнуть мы не будем, а потом я что-нибудь обязательно придумаю.
Правда, увидев, что я раскладываю костер под котлом, в котором кипячу белье, мальчишка завозмущался:
-- Это что ж у тебя за блажь-то такая! Где это видано: улицу отапливать?! Воды-то, чай, и дома можно нагреть.
-- Если дома щелочь кипятить, вонять будет, да и сырость появится, – ответила ему я.
-- Ну так, чай, и мы не господа какие, потерпели бы! Ишь ты? Вонять ей будет! – он совершенно искренне возмущался бесполезной, как ему казалось, тратой дров.
Не слушая его бурчания, я закладывала в котел очередную партию тряпок. Вода после сливалась темно-коричневая, зато рубашки и сорочки становились почти белоснежными. Детской одежды, кстати, было не так и мало: в основном это были полотняные длинные и широкие балахончики, что-то типа ночных сорочек. Ползунков ни одних не нашлось. Как не нашлось ни теплых штанов, ни носков для Ирвина. Да и обувь у нас с ним была такая, что без слез не взглянешь: огромные тяжеленные кожаные... даже не знаю, как и назвать их: что-то вроде галош до щиколотки, набитых для тепла соломой.
В самом конце уже полностью убранного огорода стоял еще крошечный каменный домик, который Ирвин важно назвал мыльней. Эту самую мыльню не обихаживали и не ремонтировали, похоже, с момента постройки. Доски пола были изрядно подгнившие, двери закрывались настолько плохо, что в щель можно было просунуть палец. Сильно пахло пылью и чем-то кислым. Но внутри была сложена небольшая печурка, в которую сбоку был вмурован котел.
Котел изрядно заржавел и был покрыт плотным полотном паутины. Мне пришлось драить его песком с помощью тряпки. Здесь же на стене висели два больших деревянных ковша и деревянная же шайка такого размера, что в ней вполне можно было купать малышку. Вода, конечно, в котле будет со ржавчиной, но нам ее не пить. Дыру в полу я пока прикрыла найденными в сарайке старыми досками. Сама я не смогу пол отремонтировать, так что это заботы на будущее.
Мытье себя и детей я отложила на четвертый день. Просто потому, что не имело смысла накупаться, а потом напялить на себя грязную и вонючую одежду. Все тюфяки я прокипятила, высушила и потом под возмущенные вопли Ирвина, набила эти огромные мешки сеном, запасенным для козы Чернышки.
-- А ежли животине кормов в зиму не хватит? Чем тебе старая солома помешала? Это где ж такое видано, чтобы на сене спать?