Царская стража биться умела. Три шеренги пехоты ударили в налетчиков, едва не опрокинув их строй, и только чудо удержало тонкую человеческую нить, которая почти что лопнула под их напором. Этим чудом стал Гелон, непроницаемый для ударов в своем доспехе. Громоздкий колокол, собранный из широких бронзовых колец, шлем и поножи копейным жалом не пробить. На его левой руке щит, которым он отбивает удары в лицо, а в правой — меч, что разит без промаха тела, прикрытые лишь тонким полотном.
— Ко мне все! — заорал Гелон, и вокруг него сгрудились воины, выставившие во все стороны острия.
Нет красоты в копейном бое, когда одна толпа накатывает на другую. Люди стоят так тесно, что даже убитые не могут упасть, сдавленные боками друзей. Те, кому не посчастливилось оказаться внизу, стонали и выли от боли. Ноги товарищей задевали их, топтали нещадно, но деться отсюда некуда, потому что в пролом стены шириной в сорок локтей лезут сотни озверевших от крови бойцов. С хрустом ломаются копья, и вместо оружия в руках воинов остаются бесполезные палки, и тогда в ход идут кинжалы и дубинки, вырезанные из твердого дерева.
Вокруг Гелона падали товарищи, пронзенные копьями амореев, но огромная масса людей, что давила сзади, толкала строй вперед, прямо по телам павших. Впереди узкие улочки, биться в которых можно бесконечно, и это станет плохим исходом. Гелон заревел и врубился в строй царских воинов, рассыпая удары направо и налево. Острия копий бессильно скользили по его блестящим на солнце бокам, а он рубил древки и держащие их руки. Он разил острием меча одного за другим, оставаясь неуязвимым, и вот ему удалось прорвать шеренгу прямо посередине. В эту прореху с ревом потекли его бойцы, расплескав в стороны стражу Угарита. Теперь, когда их строй сокрушен, бой рассыпался на множество мелких схваток, в которых пришельцы побеждали. Их было куда больше.
Проломов в стене два. Второй держат горожане во главе с почтенным купцом Уртену, закованным в бронзу с головы до ног. Тут еще несколько богатых торговцев, одетых так же, как он, но в основном здесь собрались простые горожане. Они остались, чтобы прикрыть свои семьи, которые бежали из города прочь через восточные ворота.
Данайцы с ревом налетели на них и вмиг разметали строй людей, которых никогда не учили биться. Закипели жаркие схватки один на один. Копья разили и нападающих, и горожан, но в этой безумной тесноте в дело пошли ножи и булавы. Не поднять копья, когда вокруг тебя бессмысленно снуют, толкаются и умирают люди.
— Эй, хозяин! — издевательски заорал Тимофей, который повел сюда своих людей. — Ты! Уртену! Помнишь меня?
— Порази тебя молния! — выругался купец, который посмотрел на него изумленно. — Проклятый разбойник! Не хочешь честным трудом зарабатывать на жизнь? Я тебя в подземный мир отправлю! Там бог Мот до скончания веков будет мучить твою черную душу.
— Ну так иди сюда и отправь! — пробивался к нему Тимофей. — Не болтай языком понапрасну! Я сейчас твое жирное брюхо копьем пощекочу!
— Не завидуй так, мальчик! — усмехнулся купец, роскошная борода которого слиплась от пота в нечто неопрятное, напоминающее кошачий хвост. — Тебе все равно такого брюха никогда не наесть, голодранец проклятый. Ты слишком беден для этого. А мое почтенное чрево надежно укрыто, его нелегко будет достать!
— Это да! — согласился Тимофей, который провел длинный укол, стараясь поддеть острием чешую доспеха. Тщетно! Бронзовые пластины туго переплетены ремешками и нашиты на кожаную основу. Панцирь Уртену был просто роскошен, он стоил каждого сикля, что купец за него когда-то заплатил.
— А-а-а! — царский тамкар рубанул на выдохе, и лишь молодость спасла Тимофея от неминуемой смерти. Тяжелый бронзовый меч развалил бы его до грудины, но он вовремя отпрыгнул в сторону.
Укол! Купец принял его на щит. Еще укол! Уртену опять отбил удар щитом. Тимофей даже губу закусил от расстройства. Он плясал вокруг торговца, но достать его так и не мог. Либо щит, либо бронза панциря принимали на себя его удары. Оставалось только одно, и Тимофей настроился на долгую борьбу.
— Ну посмотрим, на сколько тебя хватит, жирный боров, — прошептал он и начал длинный танец, который состоял из наскоков, уколов и ложных финтов, которые неизбежно измотают его соперника, который, хоть и был могуч, но уже разменял пятый десяток. Не поскачешь как мальчишка, будучи дородным купцом.
— Х-ха! — торговец нанес могучий удар, в который вложил все свои оставшиеся силы.
Он тоже понимал, что слабеет. Ему все тяжелей и тяжелей поднимать щит, когда в лицо летит наконечник копья. А проклятый мальчишка-афинянин, у которого нет тяжелого доспеха, всего лишь немного раскраснелся, начав дышать чуть чаще. Он молод, подвижен и силен. Он просто загонит его, как раненого оленя.
Так и вышло. Еще два таких удара купца Уртену, который уже не дышал, а свистел и хрипел, и Тимофей аккуратным движением острого наконечника сначала ударил в запястье, а потом распорол заднюю часть голени там, где не было поножи. Следующим уколом он попал прямо в глаз врага и опрокинул его на спину ударом ноги.
— Здоровый кабан! — Тимофей утер со лба проступивший пот. — Теперь раздеть его надо, и к восточным воротам идти, пока добыча не разбежалась.
Толпы женщин, детей и рабов давили друг друга, бранились и дрались, стараясь выйти из города первыми, но получалось далеко не у всех. В Угарите жили тысячи людей, а кто-то попытался выехать на повозке, почти перекрыв выезд. Рев ослов, плач женщин, теряющих в давке своих детей, и проклятия мужчин, которые поминали немилость богов, — все это слилось в густой, почти осязаемый гул, повисший над городом подобно грозовой туче.
Не всем суждено сегодня спастись. Порой бывший хозяин узнавал в поднявшейся суете, что раб, который униженно кланялся ему столько лет, бережно лелеет в своем сердце тлеющий огонек ненависти. Вот богатый писец, которому не хватило мужества встретить врага с оружием в руках, смотрит непонимающе на своего повара. Раб всадил ему в живот длинный нож, которым еще недавно резал мясо для господского стола. Тощий мужичок, волосы которого выстрижены уродливыми клоками, оставляя плешь от лба до затылка, хохочет как безумный. Хозяин смотрит на