С языками тут иначе, чем в двадцать первом веке. Английский — язык не из важных. В чести французский, язык дипломатов и туристов, и немецкий, язык науки и техники.
В немецком и французском я за последнее время поднаторел, успехи несомненные. Почти свободно читаю, почти всё понимаю, и немного объясняюсь. Но написание писем требует не только знания орфографии и грамматики, отнюдь нет. Всё сложнее. Общество делится на классы и подклассы, свои правила, свои обычаи. Напишешь неправильно — конфуз, обида, оскорбление. И потому существуют письмовники, наставления — как нужно писать письма. Отдельно для служебных писем, отдельно для частных. Отдельно для мещан, отдельно для дворян. И среди дворян всё разно: дворяне титулованные пишут иначе, чем дворяне потомственные, не говоря уже о дворянах личных. Да и среди титулованных — одно дело, когда пишет барон князю, а другое — когда князь барону. И князья тоже бывают разные: князья сиятельные, князья светлейшие, князья великие. И великие князья тоже разные. Одно дело — Николай Николаевич, а другое — я, Алексей Николаевич, Императорское Высочество Государь Наследник Цесаревич.
Письмовника для цесаревичей я не нашел. Может, плохо искал. Может, просто не время: мне и десяти лет нет. Официальных писем не пишу. А неофициальные подписываю как барон А. ОТМА., или инициалами, А. О. Барон — это не высочество, не светлость, и не сиятельство, барон это всего-навсего ваше благородие. Так обращается рядовой к прапорщику, а прапорщик, как ни крути, чин невеликий. К тому же я ребенок, мне и десяти лет нет, потому ошибиться не страшно. Но тут — письмо от принца иностранного, тут тонкости, которые мне неведомы. Мне неведомы, а Ольга знает. И Татьяна знает. Почти взрослые барышни, им это знать нужно.
В письме было приглашение. Барона А. ОТМА приглашают погостить в летней резиденции Вильгельмхофф в удобное для него время, где его будет ждать дружеский и братский приём (brüderliche und freundliche Gastfreundschaft).
— Да, хорошо бы, — сказала Анастасия. — Только где этот Вильгельмхофф?
— В Восточной Пруссии, в десяти верстах от Кёнигсберга.
— Не далеко, не близко. Два дня на «Штандарте».
— Или на поезде, — это Татьяна. — Только это всё пустое. Маленький мальчик мечтает. Сколько ему, восемь? На два года меньше, чем Алексею. А, главное, не до визитов теперь. Время шаткое.
И все почему-то посмотрели на меня. «Свет мой, зеркальце, скажи!»
— Не думаю, что наш племянник — он же нам племянник, не так ли? — написал нам без ведома старших. У нашего друга и читателя есть папа, Вильгельм, кронпринц Германский и Прусский. И есть дедушка, Император Германии и король Пруссии, Вильгельм Второй своего имени.
— И что это означает? — спросила Мария.
— Что и нам нужно доложить о письме старшим. Императору и Самодержцу Всероссийскому Николаю, Второму своего имени. Доложить вкупе со своими соображениями.
— Какими соображениями? — это Анастасия.
— Своими, — ответил я.
Но с Императором, то есть с Papa мы увидимся лишь за обедом, а пока нам нужно обустраивать Остров. У нас есть блокгауз, но мы делаем вид, что его нет. Строим шалаш. Вот этими самыми руками. Это наша новая затея, Робинзоны Петербурга. Для «Газетки». Играем. Детям летом полезно играть на воздухе, чтобы не было рахита. Описываем наши игры, Анастасия фотографирует, «Газетка» публикует. Новая рубрика, «Делай с нами, делай как мы, делай лучше нас!» Позаимствовал из будущего.
Шалаш построить может всякий, а впереди весь август. Построят, напишут, нарисуют, а у кого есть фотоаппарат — ещё и сфотографируют. И пошлют в «Газетку». А та устроит конкурс на лучший рассказ, на лучший рисунок и лучший снимок.
Мелочь. Пустяк. Детский сад. Но в политике мелочей и пустяков нет, а что детский сад — так это очень хорошо. Подданные должны знать и любить монарха с самых ранних лет. С приготовительного класса. Ощущать в нём благую силу. Потребность в царе — она у большинства на уровне инстинкта. Врожденного. И когда нет царя натурального, люди создают царя суррогатного. Председатель Совета Народных Комиссаров, Генеральный Секретарь, Президент, Фюрер, Отец Народа. И падают пред ним ниц, и просят милости — ну, чисто лягушки и чурбан. Но чего-то в суррогатных царях не хватает. Видно, породы. Или, напротив, есть порода, но не та: в каждом суррогатном царе нет-нет, да и прорежется кухарка, из тех, что норовит с хозяйской кухни кусок мяса под фартук — и домой.
Тогда, в двадцать первом веке, я об этом не думал. А теперь думаю. Всё правильно, бытие определяет сознание.
Покинув остров (на лодке, сестры за гребцов, я за рулевого), пошли во дворец. Дикари незримо следовали за нами. Охраняют. Бдят. В три кольца.
Дома комаров нет. Как можно, чтобы какие-то комары докучали Императору? Никак! Вот и не докучают. лаванда, засушенные букеты которой стоят повсюду в вазах, помогает. Что делать, природа, она везде природа.
Написал в Синюю Книгу: а) фотоаппарат «Гимназист», б) пригласить Циолковского. Синяя книга — это записная, памятная и большая. Чтобы не забыть и не потерять. У Государя дел много. Я не император, я — Государь Наследник, и тоже хочу многого.
Прогрессорствовать, как многочисленные герои прочитанных в двадцать первом веке книг, мне не по плечу. Да и не царское это дело — автомат Калашникова изобретать. Царское дело — давать задания. А нынешние оружейники — они умные. Не глупее сержанта Калашникова. Если это возможно — сделают. Если невозможно — ну, может быть, и сделают. Не тем путём, так другим.
Вот я и хочу дать задание — сделать недорогой фотоаппарат. Ну, как недорогой, в пять рублей. С фильмоскопом получилось, получится, думаю, и с фотоаппаратом получится, пусть и не сразу. Уже интересовался. Слабые места — оптика и затвор. Оптическое стекло в России варят неважное. Прямо скажу — плохое оптическое стекло варят. Прекрасный телескоп Пулковской обсерватории куплен в Северо-Американских Соединенных Штатах, бинокли в нашей армии — немецкие, во флоте опять немецкие и, немножко, британские, вот как у меня. У нас есть заводы, небольшие, Цейсса и Герца, но это, по сути, отвёрточная сборка: стекло, наждаки, инструмент и прочие принадлежности завозят из фатерлянда.
Однако немецким секретам и у нас научатся, уверен. Научились же в мое время. Вот пусть и постараются сделать что-то вроде «Смены». Нет, деньгами я никого стимулировать не стану. Спрос рождает предложение! Если тысячи и тысячи гимназистов увлекутся фотографией, капиталист