— Чем кончилось? — обратился я к третьему, пока шестой замкнулся в себе и своих грехах, за которые рвался расплатиться и отказывался не только от помощи, но и от общения с братьями.
— Оба оставлены на второй год, как миленькие. Даже у студентов не получилось ничего, кроме КУР, из нас вытянуть. Тоже мне, практиканты. Нашего брата непонятными картинками не запугаешь. Не знаю, как шестой выкручивался, а я всё за пять минут перещёлкал, — увлечённо рассказывал третий, а я смотрел на него и жалел: «Всё ещё бредит. Придумал, что какую-то курицу из него вытащили. Бедняга».
— Там всё наоборот нужно было делать, балбес! Ты хоть знаешь, что этим практикантам сказал их руководитель? Нет? Когда я на все заумные картинки с вопросами сморозил шуточки, а они всё записали, он им так и сказал: «Запороли его». Вот только мамке с папкой он такого не сказал. Будто не они пороли, а студенты эти, — наконец-то и шестой начал выказывать буйные признаки жизни.
— Сам балбес. Главврач так про кекс говорил. «Запороли вы свой кекс». А сам на тетрадки кивал и двойками за практику грозился. Только после этого они от меня отстали. Начали у других КУР мерить. Какой у тебя, кстати? Признавайся, — разошёлся жизнерадостный третий.
— От восьмидесяти до девяносто пяти. У всех по-разному получилось. Они же каждый своё в тетрадке чёркали. Только, как там ответы посчитать можно, ума не приложу.
— О чём вы, граждане ненормальные? Что за куриц с кексами из ваших голов вытащили главврачи со студентами? — возопил я, не выдержав издевательства над своей головушкой.
— Каких ещё куриц? КУР – это, как КПСС. Сокращение, значит. Коэффициент Умственного Развития. Тоже мне, ненормальный. Это дело у всех желающих смерить могут, а не только у второгодников. У нас он как раз в норме. Поэтому мы кекс испортили. Ведь наш оказался длиннющим, а не коротким, как у настоящих ненормальных. Главврач им не поверил, что мы длиннее оказались. То есть, умнее. Вот и сказал, не запороли ремнём, а запортили кекс. Правда, он с психами до того умаялся, что сам оговариваться стал. Вместо «запортили» сказал «запороли», — чуть ли не прокричал Александр-третий, безумно озираясь то на меня, то на шестого.
— Хватит курами мериться! — прикрикнул я на обоих сразу. — Как мамки и папки всё это приняли, что вам сказали?
— У меня просто. Сказали, мол, не ожидали от меня такого, и что теперь я, как бурьян у дороги, расту и учусь под собственную ответственность. И главное не то, что на меня рукой махнули, а то, что махать этой рукой с ремнём в кулачке перестали, — беззаботно и почти празднично доложил третий.
— Мои наоборот. Обещали взяться за меня как следует. Чтобы не только во второй раз не остался в третьем классе, а, вообще, за один год всё выучил и сдал за третий и четвёртый класс разом. Экстерном, во. Только я пообещал сбежать в дольмен и в нём поискать лучшей доли. После этого меня больше не трогают. Боятся, что взаправду сбегу. Но как потом воспитывать будут, не знаю, — поведал невесёлую историю шестой.
— Ничего у них не выйдет. Миры разницу промеж собой сотрут, и всё станет, как у людей. То есть, у остальных. В общем, всё будет хорошо, — попытался я успокоить первых пострадавших от мирового уравнивания. — Теперь пошли в сарай. Там старикан-таракан речь держать будет, как председатель колхоза перед колхозниками. Потому как кое-что намечается на осень, но он сам обо всём расскажет. Не только у нас беды да победы, и у простых людей происшествия случается.
Мы дружно поднялись с травы сквера на улице Ефремова в третьем мире, известного мне по имени Даланий, и пошагали. Почему-то только в этом мире я чувствовал себя спокойно, поэтому назначил встречу в сквере, открытом всем армавирским ветрам.
После увиденного в доме третьего, я был уверен, что Даланий никогда посредников не подведёт, всегда сокроет от чужих глаз, а если понадобится, дуновениями о чём нужно предупредит.
«Жаль Павла сюда не затащить», — подумалось мне по дороге в дедовский сарай на наш первый большой сбор.
* * *
Когда все собрались и заперли оба лаза, мигом расслабились и принялись шпынять второгодников, расспрашивать друг дружку о новостях или просто дурачиться. На просьбы вести себя спокойно, никто не реагировал, и получалась полная неразбериха, как в сарае, так и в головах. Никто не знал, о чём собирается говорить дед, да и всем это было неинтересно.
Только я стоял и смотрел на друзей, ставших такими разными, хоть и считалось, что миры вот-вот сравняются окончательно, и между нами пропадёт любая, даже мизерная разница.
«Ох, не скоро ещё, — вздохнул я и, махнув рукой на попытки утихомирить оболтусов, решил сам сходить за дедом. — Его-то вы в раз послушаетесь. А он вас сегодня удивит. Ещё как, удивит».
Я вышел, напоследок предупредив банду-команду:
— Я за праотцом, а вы готовьтесь к плохим новостям.
Хоть и сказал я это скорее сам себе, но слова мои вмиг остудили горячие головы. Мгновенно всё затихло. «О чём он? Что за дела?» — слышал я, удаляясь от сарая.
Дед сам уже взлетел с Америки и, как тяжёлый бомбардировщик ковылял по двору, размахивая поломанными руками-крыльями, в одном из которых застряла его любимая палка.
— Что так смирно? Чума их взяла, что ли? — спросил он, не останавливаясь.
— Чумка. Таких кобельков только чумка с ног свалит, — выговорил я новое слово, пришедшее ко мне с болезнью любимицы Куклы.
— Чумкой таких нипочём не взять. Сейчас их укропчиком попотчую. Сейчас, родимых, — что-то придумал дед и косолапил дальше.
— Здорова, середнячки. Поздравляю с усреднением окончательным и бесповоротным. То, о чём так мечтали наши миры, случилось-получилось, — громогласно выдал дед вступительное слово и приземлился на табурет.
— Почему середнячки, а не посредники? — возмутился одиннадцатый.
— Потому как усреднили вас, голубчиков. Значит, получается, кто вы? Середняки. Вот кто. А про посредников… Вернее, про слово такое, забыть. Изъять его из обращения. Чтобы никто вас за барышников не посчитал, когда краем уха за разговор зацепится. Или вы, где ни попадя, не втыкали это