— Так его же баба Нюра сызмальства приучала да науськивала, а ты мне ничего не рассказывал. Ни про семью мою несчастную, ни про работу… — затих я, не сумев подобрать нужного слова, а обозвать работу «опасной» не посмел.
— Сам решай. Ходить или не ходить. Брать или не брать. А натренироваться и есть твоё задание, — закончил дед общение и ушёл, как перед этим с большого сбора – не прощаясь.
Я остался сидеть на табурете и решил не выходить из сарая до тех пор, пока в голове всё не уляжется, и я не приду хоть к какому-нибудь решению о предстоявшей тренировке.
«Делать нечего. Сижу вот, думаю. А думать про одиннадцатого, ой, как не в радость. Брать с собой или не брать? Не возьмёшь – обида, возьмёшь – беда. Его же внизу не оставишь. И к Иуде в мир с собой не возьмёшь. А по невидимой лесенке, как лазить буду?
Интересно, кто тринадцатым миром командует? Вот его и нужно попросить, чтобы невидимость с лестницы стёр. Может, сама девчушка командует? А если не она? Почему тогда обитает в том мире с живыми лозами?
Стоп. Виноградные лозы и на афише, и в костре держит мама Кармалия. А девчушка её помощница. Что если это не бесовский мир, а мир мамы Кармалии?
Если мне нужно к цветочкам подойти, потом рифмами позвать девчушку, а цветочки я точно в мороке видел, когда Кармалия такой красивой была… Иттить колотить!» — решил я покончить с фантазиями, которыми так увлёкся, что поначалу не обратил на голос из подвала никакого внимания.
А голос так и сказал:
— Иди уже домой, Головастик.
— Иду, — согласился я и вышел во двор, всё ещё размышляя, а когда сообразил, что слышал Кармалию, так и подпрыгнул от насквозь пронзившей судороги.
Потом взял себя в руки и бегом домой.
* * *
— Ну, как ты, голуба, намаялась со своим?
— Я так к нему привыкла, что мне и не в тягость. Прожили положенное, прожили отпущенное, одолеем и пожалованную присыпочку. Пересилим, пересеем и удалимся восвояси.
— А сколько вам песочку прибавили?
— Совочек за дочек, да за каждого сыночка по четверть совочка. На круг много-много немножечко. Почти чайная ложечка. И за это спасибо и поклон земной. Дальше будем страдать, да коптить, да ковылять. Хорошо, что Нюра из Татисия хлопочет за нами, болезными-бесполезными. Спасибо ей. А твой пострел везде отметиться успел?
— А то. Шустриком мотается, подрасти пытается. Только уж больно рано ему такими вещами заниматься. Ума бы сначала набраться, а не опыта этого окаянного. Не окреп ещё разум, и боюсь я за него, ой, боюсь. Только всё без толку: помочь да надоумить нельзя.
— Почему нельзя? А мы зачем? Или мы не души братские-рыбацкие? Ты его разбудить сможешь, когда нужно будет?
— Подпрыгнет и потолок чубчиком чиркнет. А зачем?
— В нужный час на улицу надо будет завлечь-выманить, чтобы вы кое с кем встретились. Только обещай, что не дашь ему глаз поднимать ни в коем разе.
— Ты что это? С кем нас свести вздумала? С Нею? Знаешь же, что нельзя этого делать. До первого раза, когда Сама пожалует, ни в коем случае.
— Не горячись. Молодая, а уже обо всём мнение имеешь. Ты старших послушай. Вы уже виделись, когда Она за Григорием приходила. И глазели на Неё, когда в саване белом была. Вот и сейчас, когда мимо проходить будет, станьте на обочину и стойте. А заговорит, или нет, Ей решать.
— За Лилей придёт?
— За ней. Пришёл её час.
— Откуда знаешь?
— Я давно обязанная, одной ногой к Ней привязанная. Теперь выхожу каждый раз на дорогу и старого с собой тащу. И встречаю, и кланяюсь до земли Её милости. Так что, где и когда бывает, чувствую, как сама знаешь, кто.
— Вот оно что. Только не пойму, Она-то здесь причём? «Когда в чёрном рыщет – жертву ищет, а когда в белом – занята делом». Вот и всё, что мне знать положено. И что в глаза Ей смотреть можно только когда в последний раз придёт. В них сила великая. Если кто посмотрит в те глаза, когда в пьяном загуле или ещё по какой причине выйдет из-под нашего контроля и встретится с Ней взглядом, рано или поздно загубит жизнь. Не сможет не загубить. Так тот взгляд тянуть будет, так тянуть. И грех великий на нас падёт. А ты мне…
— А я тебе так скажу: Она ещё и ошибки мирные исправляет. И тебе о том знать положено. И то, что Она ко всем вашим Угодникам милость свою явила. Да только одного спасла и слово ему дала, что лежать его часы будут до тех пор, пока сам Её не позовёт.
— Давай сначала про ошибки, а про Николая потом.
— Ты думаешь, Она в наших мирах всех Настей прибрала, а теперь смирится с новой здоровой? Нет конечно. Как только она сюда явится, времени на её возврат будет очень мало. И просить Угодник станет об отсрочке уравнивания, чтобы успеть её родной мир сыскать и вернуть к ребёнку.
— Боже мой! Какая…
— Такая. Такая жизнь у нас, милая. А ты думала, её в милицию заберут? Эх, молодость.
— А про Угодников?
— Там всё трагично было. Наказание им ниспослали за темень, но за добрые сердца не захотела Она их губить почём зря. Вот и дала им шанс для них неизвестный. Только о том, что от врага нельзя отворачиваться предупредила. Но и не отворачиваться они не могли, это Николаи сами смекнули. Так что, когда их на фронт провожали, и мамки, и сами мальчики знали, что обратной дороги у них не будет. Вот и получилось, когда в бою сосед не добежал до окопа, потому что ранило. И стал он помощь просить, чтобы помогли из-под обстрела уползти.