– Я в этом совсем не уверена, – ворчу я.
– Зато я уверен. – Он наклоняет голову. – Однако, при всем том, мерцающие сущности – это не призраки их будущего. Это смещения во времени.
– Ладно. Значит, меня атакуют смещения во времени. – Я раздраженно вскидываю ладони. – Что это вообще значит?
Реми возвращается к плетению гобелена.
– Это значит, что все время существует одновременно, и мы просто находимся на разных временных линиях. Так что что-то в тебе и Джуде…
– Я голосую за тот факт, что они отказывались навести порядок в своих головах три гребаных года, – вступает в разговор Иззи, сидя на ступеньке старой шаткой лестницы.
Глядя на нее, Реми закатывает глаза, затем берет у меня еще несколько кошмаров.
– Иногда на некоторые вещи просто требуется время, Изадора.
– Выходит, пока они выясняют отношения, Эмбер должна терпеть, чтобы в нее бросали йо-йо? – удивляется Саймон, подняв брови.
Эмбер сердито смотрит на него.
– Справедливости ради, я не считаю, что оно было специально брошено в меня.
Саймон и Моцарт переглядываются, как бы говоря друг другу: «Ага, как же».
– О, оно однозначно было брошено специально в тебя, – прикалывается Моцарт, пока Джуд передает мне еще одну порцию кошмаров.
Он уже почти закончил распускать свой гобелен, а Реми уже почти закончил плести новый. На нем явно имеется изображение – он уже сейчас выглядит в тысячу раз лучше, чем тот, который вышел из строя, – но по какой-то непонятной причине я не могу разглядеть, что это за изображение. Впечатление почти такое, будто кто-то намеренно заблокировал его.
– Как бы то ни было… – Реми поворачивается к ним троим и закатывает глаза, – Джуд имеет дело с кошмарами, а всем известно, что сновидения существуют вне времени. Ты видишь одновременно прошлое, настоящее и будущее. Соедините эти две вещи, и вы получаете, что йо-йо, которому сотня лет, бьет кого-то из вас по ногам.
От его слов меня пронизывает шок, и я вдруг очень радуюсь тому, что Джуд только что обнимал меня, потому что все еще могу ощущать его тепло несмотря на то, что по моей спине пробегает холодок.
– Но их сопряжение произошло только двадцать минут назад, – удивляется Луис. – Каким же образом это, черт возьми, могло так расхреначить все остальное?
– Наше сопряжение ничего не нарушило. – Джуд произносит это решительно и твердо. – Оно исправило то, что было нарушено.
Он прав. Оно и впрямь исправило то, что было нарушено. Включая нас двоих.
Я вспоминаю все те разы за последние несколько дней, когда случались те или иные странные вещи.
Нас с Джудом свели в пару, ради учебного проекта по творчеству Китса, и я впервые начала видеть мерцающие сущности.
Он поцеловал меня, и лес словно сошел с ума.
Он сказал мне, что любит меня, и я начала видеть прошлое, настоящее и будущее одновременно.
И все это время происходили эти маленькие смещения во времени, все усугубляясь и усугубляясь всякий раз, когда мы снова расставались. Всякий раз, когда наше сопряжение так и не происходило.
Потому что мы всегда были предназначены друг для друга.
Всего несколько дней назад мне казалось, что Джуд это картинка-головоломка, пазл, многих фрагментов которого мне не хватало. Но теперь я понимаю, что этот пазл намного, намного обширнее, чем я думала вначале. Потому что все события последних нескольких дней, все фрагменты – все, что я видела, все, что узнала, все, что сделала, – все это находится перед моими глазами. Мне нужно только собрать картинку.
И что-то подсказывает мне, что этот гобелен поможет мне в этом.
Джуд передает мне последние нити-кошмары, и я передаю их Реми. Затем он подходит ко мне, обвивает руками мою талию, и мы смотрим, как все это сходится вместе.
Но как бы пристально я ни всматривалась в этот новый гобелен, я не могу разглядеть, что на нем изображено.
Пока внезапно у меня это не получается.
Реми заканчивает вплетать последнюю нить, и, когда он отходит назад, мы все уставляемся на портрет улыбающегося мужчины, находящийся прямо в середине нового гобелена.
– Как ты думаешь, кто это? – спрашивает Саймон Реми.
– Понятия не имею, – отвечает Реми, качая головой. – Но вид у него немного мутный и неопрятный.
– Точнее, весьма мутный и неопрятный, – поправляю его я.
– И что теперь? – спрашивает Эмбер. – Как вы собираетесь попытаться поймать всех этих…
Она осекается, широко раскрыв глаза, когда мужчина на портрете вдруг сходит с гобелена и оказывается в погребе среди нас. У него нечесаные каштановые волосы, длинная борода, темно-фиолетовая домашняя куртка, знававшая лучшие времена, и самые старые стоптанные тапочки, которые я когда-либо видела.
И он явно смотрит на нас свысока, потому что первое, что он нам говорит, это:
– Ну наконец-то. У вас, ребята, определенно ушло на это слишком много времени.
Глава 89
Еще не все потеряно
Над нами раздается еще один оглушительный раскат грома, а затем воцаряется тишина. Дождь прекращается. Ветер стихает. Молнии и гром мгновенно сходят на нет.
– Какого хрена? – восклицает Луис. – Шторм что, просто… прекратился?
– Это моя вина, – говорит мужчина с гобелена. – Мои друзья иногда могут проявлять чрезмерный энтузиазм, и какое-то время они искали меня.
– Что все это значит? – спрашивает Эмбер.
– Вы же не думали, что это, и правда, ураган, не так ли? – Он цокает языком, затем поворачивается к Саймону. – Мне казалось, что русал сообразит, что к чему.
Саймон сжимает зубы.
– Я сирена.
Мужчина машет рукой.
– Те же яйца, только в профиль, – говорит он, быстро пройдя мимо нас.
– Э-э-э, простите… – начинает Моцарт, но мужчина не удостаивает ее вниманием.
Тогда в дело вмешивается Иззи и, преградив ему путь, резко спрашивает:
– Кто вы такой, вашу мать?
– Полно, Изадора. – Он качает головой с видом отца, разочарованного в своем чаде. – Трудное детство – это не повод для сквернословия.
– Ага, а появление из гобелена – это не повод для того, чтобы быть жлобом, но вас это, похоже, не беспокоит, – парирует она.
Он только смеется.
– Ты никогда не лезла за словом в карман.
Я ожидаю, что он скажет что-то еще, но вместо этого он просто проходит к столу, стоящему в центре погреба и, взяв с него рюкзак Луиса достает из его бокового кармана бутылку воды и одним долгим глотком выпивает ее.
– Я приношу свои извинения. – Он бросает на Луиса невеселый взгляд. – Прошло уже десять лет с тех пор, как я в последний