Освещая округу факелами, все жители деревни вышли в поле и, выстроившись перед пирамидой, затянули погребальную песню. Голоса звучали громко и слаженно, правда, большинство слов было совсем не разобрать.
И Гунт, и все остальные заметили, а потом и отмечали это отдельно, что в этом строю каждый знал свое место. Впереди стояли воины постарше, за их спинами бойцы помоложе, затем жёны и дети.
От множества факелов стало светло как днем, и от этого всё было видно до мелочей.
На высокой ноте погребальная песня неожиданно прервалась, и вперед вышел Микей.
— Лугит и Торк, — торжественно начал он, — были умелыми, храбрыми и преданными воинами. Всем известно, что Трибут призывает к себе только самых лучших, и, без сомнения, они были таковыми. Уже сегодня они будут пировать с ним за одним столом в окружении славных воинов, давно покинувших этот мир. Так давайте же проводим их в последний путь, и пусть они там, на небесах, замолвят за нас доброе слово. А мы тут свой долг перед ними выполним!
После этих слов он подошел к пирамиде и всунул факел в сухой хворост, уложенный между брёвнами. Пламя вспыхнуло сразу и начало жадно распространяться к вершине.
После того как ритуальный костер был зажжен, сначала родичи, а потом и все остальные подходили к пирамиде, говорили пару хвалебных слов о павших, затем добавляли к уже хорошо пылающему костру свой факел и отходили в сторону, образуя на некотором удалении от пирамиды ровный круг.
Когда последний факел был брошен в огонь, снова зазвучала песня. Голос был молодой, звонкий и достаточно сильный, чтобы перекрывать гул бушующего пламени.
Живое кольцо из людей, поддавшись ритму песни, пошло по кругу, каждый раз дружно притопывая ногой на каком-то одном определенном слове.
Из общего строя вышла молодая женщина и, сорвав с себя верхние ритуальные одежды, специально одетые для такого случая, бросила их в костер, оставшись в одном легком платье. Огонь жадно охватил пропитанную чем-то ткань, и с новой силой загудело пламя, наполняя костер новой силой. Затем из круга стали выходить другие родичи и делать то же самое, в ход шли даже головные уборы и платья детей.
Стоявший рядом с Марком парень пояснил: если во время такого ритуала на ком-нибудь из родственников вспыхнет одежда, значит, усопший хочет забрать его с собой, и этому совсем не стоит противиться…
К счастью, в этот раз такого не случилось, и церемония шла дальше своим чередом.
Те несколько часов, пока горел погребальный костер, толпа, не переставая, двигалась вокруг уже давно рухнувшей пирамиды, прихлопывая в ладоши и притопывая под ритм сменяющейся песни.
Некоторые жители деревни со временем покидали строй и неспешно шли к своим жилищам, считая, что свой долг перед усопшими они выполнили сполна.
К тому моменту как погребальный костер почти угас, на месте остались только родственники покойных, которые должны были собрать не истлевшие в пламени кости усопших.
Тот же парень объяснил Марку: чем меньше костей останется после ритуала, тем считалось лучше, и, значит, дух погибшего вознесся на небеса, и он пришелся их богу Трибуту по нраву. Те кости, которые не сгорели в погребальном пламени, полагалось обмыть сначала водой, затем молоком и вытереть досуха. После этого кости складывали в урну и относили в лес. То место, где их закопают в землю, должно быть тайным, и о нём знали только родственники погибших и больше никто.
На справедливый вопрос Марка, — как родственники узнают, где чьи кости, парень ответил, пожав плечами, мол, разберутся как-нибудь…
Неделя отдыха, начиная с той ночи, пролетела почти незаметно. Солрс окреп, трещина в груди заросла без следа, и Гунт принял решение, что завтра на рассвете уже пора отправляться в путь. Об этом сообщили старосте, и тот только расстроенно махнул рукой. Никто их не гнал и, даже наоборот, предлагали остаться насовсем…
Но вот Ника… С первого дня она приглянулась нескольким парням, и когда те узнали, что она всё еще не прошла обряд и официально не считается чьей-либо женой, то просто не давали ей прохода, окружая своим вниманием и неловкими ухаживаниями. Естественно, такое не нравилось Эолу, и вокруг этого постепенно назревал конфликт, который готов был в любой момент перерасти во что-то более серьезное, чем словесные перепалки. Один раз даже чуть не дошло до серьезной драки, и только предупредительный рык старосты охладил пыл молодых воинов.
Поэтому решено — на рассвете в путь.
Староста по случаю отъезда дорогих гостей объявил, что на закате устроит пир, а иначе законы гостеприимства будут не соблюдены полностью, и это может навлечь гнев Трибута.
Столы накрыли на площадке перед домами так, что они образовали круг, и по центру находился уже полностью восстановленный колодец. При атаке Краме жителям деревни крупно повезло, что брошенная им граната угодила точно в колодец и разорвалась где-то там, в глубине. Если бы этого не случилось, то одним погребальным костром точно бы не обошлось.
На пир все члены братства, как и всегда, явились в полной броне, но в этот раз почти без оружия, — кинжалы не в счет. Местные жители к этой странности чужаков уже давно привыкли и не обращали особого внимания, как это было в первые дни, ведь по приказу Гунта все покидали дом только в полной экипировке и при оружии.
Хозяева приветливы и радушны, но всё же…
В разгар веселья в центр круга вышли трое парней и встали перед столом, за которым сидела Ника с Эолом и другие члены Братства.
Один из них вышел вперед и, словно не замечая рядом сидящего с ней Эола, обратился напрямую к девушке:
— Я, Ребен сын Аюта, сегодня в полдень за право сделать тебе предложение победил в поединке Негая и Айвара.
Толпа за столами одобрительно загудела, стуча кружками по столешницам. Оба парня, стоявшие по обе стороны от него, понурили головы и шагнули назад, оставив его одного. Ребен победно ухмыльнулся и