Она сидела рядом с Норовым, отпуская насмешливые замечания в адрес продавщиц. Когда Татьяна спросила ее, почему она не танцует, Лана с улыбкой ответила, что не умеет. Татьяна настаивала, тогда Лана вышла и, озорно улыбаясь Норову, исполнила несколько таких эффектных трюков, что все вокруг ахнули и зааплодировали. Лана умела произвести впечатление. На самом деле она много лет училась танцам и двигалась превосходно.
Поселились молодые в Сережиной малосемейке, но вскоре, по примеру Норова с Ланой, перебрались на съемное жилье, поближе к городу. К Норову и Лане они заглядывали редко и к себе их не приглашали,– видимо, Татьяне было с ними скучновато, она предпочитала проводить время с подругами. Сережа сошелся с их мужьями и парнями; вместе они отмечали праздники и дни рождения; ездили за Волгу, жарили шашлыки, пили пиво. Ко дню его рождения Татьяна подарила ему массивную золотую печатку.
–Прямо как у директора магазина! – заметила по этому поводу Лана.
Татьяна, не поняв иронии, польщено засмеялась, Сережа чуть покраснел. Он носил печатку на среднем пальце, поскольку с безымянного она спадала. Норову было за него обидно и неловко перед Ланой.
* * *
Вскоре женился и Ленька, на еврейской девочке из очень богатой семьи, единственной дочери директора крупнейшего торгового центра в Саратове. Невеста была невысокой, полненькой, некрасивой, с угреватой сыпью на лице, девятью годами его младше. Она только что закончила английскую школу и поступила в университет на английскую филологию. Свадьба была чрезвычайно пышной, родственники съехались со всей страны, некоторые прибыли даже из Израиля; общее число гостей доходило до трехсот. Гуляли три дня: сначала в лучшем ресторане Саратова, потом на турбазе Ленькиного отца, затем узким кругом где-то еще, но туда Норова и Лану уже не звали.
В ресторане за почетным столом напротив молодых сидели первые лица города и области, депутаты и чиновники. Из Москвы прилетел заместитель министра торговли – Ленькиного отца знали повсюду. Столы ломились от блюд и напитков. Мужчины были в костюмах, на нарядных женах сверкали драгоценности.
Норов и Сережа сидели в конце зала, вместе с подчиненными Мураховских, слова для поздравления им не предоставили. Норов был задет и молчал, Лана, как обычно, острила по поводу гостей; Сережа с удовольствием ел и пил, а Татьяна и вовсе была в восторге. Она поминутно щелкала поляроидом, повторяя, что завтра покажет снимки «своим девчонкам».
–Неужели он не мог найти кого-нибудь посимпатичнее? – разглядывая толстенькую невесту в длинном парчовом белом платье, проворчал Норов.
–Мог,– отозвался Сережа, отрываясь от еды.– Но у другой денег было бы меньше.
–Он и сам – не Дориан Грей,– пожала плечами Лана.
–Ожерелье у нее богатое! – с чувством произнесла Татьяна.– А сережки –вообще отпад! Одни сережки – как «жигули» стоят.
Глава вторая
Огромная стоянка перед супермаркетом была забита машинами. Они в беспорядке громоздились повсюду: на газонах, пешеходных зонах, прямо под запрещающими знаками; вдоль шоссе. Норов еще издали увидел, что у входа творится нечто невообразимое: там сгрудились сотни, если не тысячи, людей.
–Тут всегда так?! – изумленно спросила Анна.
–Первый раз подобное вижу! – пробормотал Норов, пораженный не меньше ее.
Он кое-как пристроил свой «рено», перекрыв выезд какому-то грязному джипчику. Свободных тележек под навесом уже не было, их все разобрали. Норов и Анна подошли ближе.
Зрелище было диким. Огромная толпа людей, отпихивая друг друга, ожесточенно штурмовала вход. Другая толпа, поменьше, из тех, кто уже успел совершить покупки, с нагруженными тележками рвалась наружу. Два потока, столкнувшись в холле магазина, сперлись, не давая друг другу прохода. Возникла давка. Со всех сторон напирали. Слышалась брань, истерические восклицания и стоны. Кого-то придавили, кто-то кричал, что ему плохо.
–Ничего себе! – выдохнула потрясенная Анна.
Вокруг толпы беспомощно метался пожилой чернокожий охранник, однорукий инвалид в униформе болотного цвета. Его фуражка сбилась на затылок, глаза на черном лице сверкали белками в ужасе; он был в мыле.
–Встаньте в очередь!– отчаянно взывал он.– Мадам, месье! Пожалуйста! Входите с одной стороны, а выходите с другой! Соблюдайте дистанцию!
Его, конечно же, никто не слышал.
–Да что тут происходит?! – недоумевал Норов.
–Это из-за карантина! – догадалась Анна.– Они торопятся скупить продукты, боятся, что все исчезнет. Как у нас!
–С ума сошли!
–Давай, уйдем,– она потянула его за рукав.
Но он лишь дернул рукой, освобождаясь. То, что он видел, противоречило его представлениям о Франции, оскорбляло его. Он чувствовал, что закипает. Некоторое время он наблюдал за толпой, все сильнее хмурясь.
–Месье, мадам! Встаньте же в очередь! – Голос охранника уже сел и звучал хрипло, черное лицо посерело и отливало желтизной.
Кто-то, спеша мимо, задел его тележкой и не заметил. Он безнадежно махнул единственной рукой вслед обидчику. И тут Норов не выдержал.
–Прекратите скотство! – громко рявкнул он.– Вы же французы!
Никто даже не обернулся. Он бросился в толпу, яростно расталкивая людей в стороны.
–Справа – вход, слева – выход! – кричал Норов.– Ясно?! Прочь с дороги! Бить буду!
Его неожиданный напор смутил толпу. Давка приостановилась, люди с недоумением не без испуга смотрели на Норова. Никто не понимал, откуда он взялся. Чернокожий охранник, озадаченный не меньше прочих, тоже затих.
Но замешательство длилось лишь одно мгновение. Какой-то пожилой толстяк в самодельной маске, с набитой тележкой, воспользовавшись ситуацией, ринулся вперед, тараня тех, кто преграждал ему путь. В его тележке поверх всякой всячины – сеток с картофелем, пачек макарон, консервов, упаковок с огромными бутылками кока-колы и длинных хлебных багетов, – вздымалась целая груда рулонов туалетной бумаги. Туалетная бумага, к слову, была почему-то во всех тележках, причем, в невероятных количествах.
Бросок толстяка послужил сигналом для остальных; толпа полезла следом. Толчея возобновилась. Толстяк летел прямо на Норова. Норов с силой пнул ногой его тележку; та ударила толстяка ручкой в грудь. Толстяк охнул.
–Что ты делаешь?! – взвизгнул он
–Назад! – крикнул ему по-русски Норов.– Назад, сука!
Он схватил с тележки толстяка упаковку туалетной бумаги и швырнул в него. Упаковка попала прямо в лицо, полузакрытое съехавшей маской. Толстяк ойкнул и инстинктивно дернулся назад.
–Эй! – возмущенно воскликнул он из-под маски.– Не трогай! Это – мое!
Норова это окончательно взбесило. Еще одна упаковка из тележки полетела в толстяка. Другая пришлась в грудь его соседа. Норов швырнул в кого-то багет и макароны. Он хватал со всех тележек подряд все что попадалось под руку и яростно швырял в толпу.
–Охерели, черти?! – сердито орал он, мешая русские