Посетителей не наблюдалось, если не считать семейства Кузинье. Все трое находились в дальнем зале, слушая объяснение дородной черноволосой женщины в очках, по-видимому, администратора. Даниэль, явно скучавший, первым заметил Норова и Анну и устремился к ним, игнорируя недовольный взгляд, которым его проводила администраторша.
–Слышали новость? – едва поздоровавшись, взволнованно заговорил он.– Жерома Камарка убили!
Он говорил так, будто Камарк был его хорошим знакомым, даже другом. Норов и Анна переглянулись.
–Неужели? – спросил Норов.
–Причем зверски! Вчера, в собственном офисе, в Альби!
–Кто убил? – поинтересовалась Анна.
–Еще не известно. Полиция только начала расследование. Мы узнали от Ришара, отца Клотильды, буквально, часа три назад. Прокурор – его друг. Все потрясены! В Альби уже полно журналистов, наверное, вечером покажут в новостях. Такое событие – на всю Францию! Кошмар, да?
Особого огорчения, впрочем, не было заметно ни в его голосе, ни в его лице. Скорее, он был возбужден, глаза его блестели.
–Когда его нашли? – спросил Норов.
–Сегодня. Он должен был утром вернуться в Париж. Жена приехала его встречать в аэропорт, а его нет! Телефон не отвечает, он еще с вечера перестал выходить на связь. Она разыскала секретаршу Жерома, ту, которая работает у него в Альби. Секретарша позвонила в отель, ей сказали, что он вчера не возвращался. Она помчалась в офис и там его нашла… Точнее, не его, а труп. Похоже, его били чем-то по голове. Говорят, весь офис – в крови, представляете? С секретаршей, конечно, случилась истерика. Она сейчас в больнице. А Жером – в морге!
–Ужасно! – сказала Анна.
–Да уж! – почти радостно подтвердил Даниэль.– Такого в наших краях еще не было! Говорят, он был совершенно неузнаваем! Даже бывалые полицейские не могли смотреть спокойно – отворачивались.
Он вдруг спохватился, что его тон не соответствует мрачному описанию, и, состроив скорбную мину, поспешил прибавить:
–Чудовищное преступление! Бедный Жером! В нем было столько жизни…
* * *
В отличие от мужа, Клотильда выглядела убитой; косметика не скрывала покрасневших глаз. Подойдя вместе с Мелиссой, она поздоровалась, бросив на Норова тревожный взгляд.
–Ты уж рассказал им про Жерома? – негромко спросила она у мужа.
Он кивнул.
–Так внезапно, – кусая губы, отрывисто проговорила она.– Для меня это – полный шок! Не представляю, кто мог поступить с ним так… Вчера он… был с нами… И вот…
Она не договорила, отвернулась, вытащила платок и прижала к глазам.
–Мама, ты опять плачешь? – жалобно воскликнула Мелисса.– Ты сегодня все время плачешь! Почему? Что случилось?
–Все в порядке, моя хорошая,– отозвалась Клотильда.– Что-то попало в глаз, не обращай внимания.
–Мама, если ты не перестанешь, я тоже заплачу!
–Я уже не плачу, я не плачу, видишь?…– Клотильда промокнула глаза, стараясь не размазать тушь, и попыталась улыбнуться.
–Неприятная история, – сочувственно кивнул Норов.
–Ужасная! Ужасная!
–Что ужасно, мама?
–Ничего. Смотри, какая интересная картина,– она увлекла Мелиссу в сторону.
–Интересно, а что Камарк делал в офисе? – спросил Норов у Даниэля, понизив голос. Ему хотелось понять, просочилась ли информация о встрече Камарка с Брыкиным.
–Секретарша говорит, что вчера ему вдруг срочно понадобилось с кем-то увидеться, но с кем именно, она не знает. Он позвонил ей, спросил, где она держит кофе и сахар. Она предложила приехать, помочь, а он ответил, что нет необходимости, это ненадолго, он справится сам.
Мелисса, стоя в двух шагах от них, обняла мать и, привстав на цыпочки, поцеловала.
–Мама, ты не расстраивайся, – уговаривала она.– Все будет хорошо.
–Не буду, – Клотильда сквозь слезы ласково взглянула на нее и погладила по светлым волосам.
–Мы ей ничего не говорили,– пояснил Даниэль Норову и Анне.– Не хотим пугать. Клотильда очень переживает, для нее это – большое потрясение.
–Понимаю,– кивнул Норов.
–Я тоже переживаю, – запоздало прибавил Даниэль.
–Я заметил.
Даниэль, расслышав в его интонации что-то не то, бросил на него короткий взгляд, но лицо Норова было невозмутимым.
* * *
–Давно вы тут? – спросила Анна у Клотильды.
–Нет, не очень. Кстати, Мелисса сегодня в ваших сережках. Мелисса, покажи Анне.
Мелисса откинула волосы и повернулась сначала одной щекой, потом другой. Золотые сережки в ее маленьких ушах качнулись и блеснули.
–Тебе очень идет! – похвалила Анна.– Ты в них совсем взрослая.
–Я написала вам благодарственное письмо, – серьезно проговорила Мелисса.– Папа обещал вам передать.
–Мне будет очень приятно его получить,– улыбнулась Анна.– Рада, что они тебе понравились.
–Ты участвовала в организации этой выставки? – спросил Норов у Клотильды.
–Нет, это местная инициатива. Я хотела посмотреть, нет ли чего-нибудь подходящего для моей галереи.
–Что-нибудь нашли? – поинтересовалась Анна.
–Откровенно говоря, я сейчас не в том состоянии… Может быть, приеду позже, в другой день, выставка продлится еще неделю. А вы любите живопись, Анна?
–В общем, да, только плохо ней разбираюсь.
–В такой живописи я тоже не разбираюсь,– проговорил Норов.
–Мама, а это что? – заинтересовалась Мелисса, указывая на полотно, густо закрашенное черными и синими мазками, тяжелыми и грубыми. В правом верхнем углу виднелось размытое желтое пятно.
Клотильда рассеянно взглянула на картину, затем вслух прочла название.
–«Ночное настроение».
Она вновь осмотрела работу.
–Ну, – начала она, пытаясь сосредоточиться.– Я думаю, художник изобразил свое впечатление от ночи… свои эмоции… Вот это, я полагаю, луна, видишь?…
–Мама, а какие эмоции? – не унималась Мелисса.
–Видишь ли, не все эмоции можно выразить ясно и просто…
Она обернулась к Норову:
–Как ты считаешь, Поль?
–Я-то как раз считаю, что эмоции можно выразить ясно не только в живописи, но даже в музыке, – Норов посмотрел на Мелиссу. – Хотя в музыке сделать это действительно совсем не просто. А в живописи настоящим художникам это всегда удается, а те, кому не хватает таланта и мастерства, придумывают многозначительную надпись и предоставляют нам догадываться о том, что они хотели изобразить. Ты ведь сама учишься музыке, знаешь, наверное, знаменитую музыкальную пьесу, которая называется «4.33»? Не знаешь? Музыкант выходит к роялю, сидит возле него четыре минуты, тридцать три секунды, ничего не исполняя, затем поднимается и уходит. Некоторым слушателям нравится, им кажется, это выразительно. Так же обстоит дело и с некоторыми картинами.
–И с этой