Свея ударила кулаком по бедру:
– Жену?! Ишь, какой шустрый! Слышишь, Крапива, тебя уже в жены взяли!
Лекарка зарделась и всего больше радовалась, что, возясь с лекарствами, может спрятать лицо. Она пролепетала:
– Это правда. Я слово дала…
Ласса охнула:
– Крапива! Правду ли молвишь?
Тогда аэрдын выпрямилась и повторила во всеуслышанье:
– Правду. Шатай мне нареченный, и наш союз благословлен богами. И кабы не он, лежать бы и мне, и княжичу в степи мертвыми на радость смрадникам. – Она подошла к шляху и взяла его за руку, а после поклонилась Свее. – Боги наш союз одобрили, так одобри и ты, Матка!
Шатай пробурчал:
– Наш союз хранитэльницэй стэпи принят. Нэ людям спорить с богами.
Пробурчать пробурчал, однако встал с Крапивой рядом и тоже поклонился.
– Ишь! Союз у них! – За ядом Свея прятала растерянность. – Что мне-то кланяешься? Это у матери и отца благословения просить надобно. А они, думается, шляху в доме не обрадуются.
– Надобно, – согласилась девка, – и я попрошу. Но прежде прошу тебя за нас поручиться. Шатай вернул в Тяпенки меня и спас жизнь Власу. Теперь Посадник не прогневается на нас. Шатай спас деревню.
Шлях расправил плечи, смотреть стал увереннее. И правда, он не побираться в Тяпенки явился, а спасение принес.
– Вот, значит, как… – Матка пожевала губами. – Ну, будь по-твоему. Только мой тебе совет… Ты дома-то была?
– Нет.
– Так наперво сходи одна. Тебя родня уже похоронила, не след на них разом столько вестей валить. А после уже вместе идите кланяться. И я с вами схожу.
* * *
Родная деревня отчего-то мстилась Крапиве чужбиной. Вроде и не тыкал никто пальцем, не глядели косо, не шептались за спиною… Но будто бы сами избяные стены давили на нее, а ставни скрипели на ветру, и в том скрипе звучало порицание. Прежде лекарка вжала бы голову в плечи да ускорила шаг, чтоб скорее оказаться под защитой своего двора. Но то прежде. Нынче в Тяпенки вернулась иная Крапива, та, которой не страшна степная ведьма, которая сражалась с невиданными тварями, жаждущими крови, та, которая породнилась с народом Мертвых земель.
Аэрдын гордо выпрямила спину и пошла спокойно. Глядите, мол, кому надобно. И работники, возвращающиеся с полей, вправду глядели, да только все больше с равнодушным любопытством. Куда важнее им было добраться до дома и вытянуть ноги, а того лучше пригубить хмельного квасу. А девка в шляховском наряде… Ну, идет себе и идет. Не дичится, стало быть, имеет на то право.
Крапива подивилась. Прежде односельчане не преминули бы ее устыдить за срамную одежу: платье облегало стан, да и сама ткань, не чета грубому льну, не прятала тело, а, напротив, призывала им полюбоваться. Когда ветер дул сильнее, тонкая ткань прилегала к груди, а подол и вовсе задирался выше колен. Благо под платье лекарка надевала порты, так что лишнего не показывала. Однако ж теперь никто не судил ее. И как знать, изменила ли тяпенцев приключившаяся беда, или они попросту не решались пенять бабе, идущей с высоко поднятой головой.
Все неуловимо изменилось, и родная изба не стала исключением. Крапива остановилась перед калиткой и задумалась, вправе ли войти. Прежде это был ее дом, а нынче дом отца с матерью…
Думы прервал зычный голос матушки. Еще с конца улицы углядев, что кто-то топчется у двора, она закричала:
– Чего высматриваешь?! Ну-ка пошла прочь, попрошайка! Самим есть нечего!
Ясно, что после дня в поле и Дола, и Деян гостей у богов не вымаливали. Изможденные да промокшие из-за непрекращающейся мороси, они едва волокли ноги, а дома ждали голодные близнецы, слишком юные пока, чтобы дельно присмотреть за хозяйством. Мал с Удалом, узнав голос матери, выскочили из дому навстречу, но наперво столкнулись с Крапивой. Вот когда Дола не на шутку перепугалась! Мало того что чужой кто-то подле ее детей крутится, так еще и в шляховском платье… Не к добру! Подобрав юбки, женщина ринулась на защиту сыновей. Те же, признав сестру, радостно загалдели, но поди издали разбери, смеются или плачут! Дола припустила к дому и, прежде чем разобрала, что за гость к ней явился, схватила Крапиву за плечо и развернула к себе. А после закричала, отдернула руку и осела там, где стояла.
* * *
Пока Крапива взахлеб рассказывала о пережитых невзгодах, отец, нахмурившись, кивал, а мать глядела с лавки волчицей и не произносила ни слова. Только младшие носились вокруг сестры и все норовили заглянуть в рукав, под которым прятался зеленый узор с листьями крапивы.
Когда девка кончила рассказ, Деян вздохнул-всхлипнул, сцепил пальцы в замок, чтобы ненароком не коснуться дочери, и сказал:
– Я ведь видал, как тебя шляхи увозили… Думал… не сберег…
Крапива улыбнулась. О том, что со шляхами она сама попросилась, как и о том, какие мысли толкнули ее на это безрассудство, она умолчала. Умолчала также о горячем источнике и мужчинах, которых привезла с собою. Не все ведь сразу сказывать! Она засучила рукав и на радость братьям показала травяной рисунок.
– Чудно́е со мной случилось в Мертвых землях. Степная ведьма Байгаль помогла, – пытливо глянула она на мать с отцом и маленько приврала, – снять проклятье. Только вот… узор оставила.
– Так что же… – У Деяна во рту пересохло. – Теперь тебя обнять можно?
Крапива тихо ответила:
– Да.
И тут же была заключена в крепкие отцовские объятия, а мать охнула, ожидая недоброго. Досталось нежности и Малу с Удалом. Расцеловав братьев, Крапива села на пол перед Долой и распахнула руки:
– Матушка!
Но та ровно окаменела.
– Матушка?
Дола очнулась и заголосила:
– Ты на кого похожа?! Гульня! Вертихвостка! Куда вырядилась? Где ж это видано? Еще и по деревне в таком виде шла?!
Оторопела не только Крапива, но и молодшие с Деяном. А Дола все не успокаивалась:
– Мать слезами заливалась, уже Тени требу за тебя принесла, а ты!
Обыкновенно молчаливый Деян тут не выдержал и негромко сказал:
– Успокойся, мать.
– А тебя вообще не спрашивают! У него дочь, почитай, голая по улице ходит, а он…
– У меня дочь из мертвых вернулась, – процедил Деян. – А ты, если умного ничего сказать не можешь, молчи!
– А ты не лезь! Своих вон воспитывай, а к моей…
– А ну-ка рот закрой, дура! – гаркнул Деян.
Гаркнул – и оробел от собственного крика. Однако на попятный не пошел. Поднял дочь с пола и вдругорядь обнял.
– Дура она, – пробурчал он, поглаживая Крапиву по голове, – не слушай. Ты