— Он сова, не любит вставать рано. И это не его дети. Я не хочу, чтобы они его раздражали. Когда-то я очень раздражала свою мачеху. Это закончилось так себе. — А потом я резко меняю тему: — Вы мне напоминаете одного человека. Можно мне на вас посмотреть? Просто посмотреть немного.
Снова в дребезги.
— Кого?
Я поворачиваюсь к нему и смотрю в глаза.
— В последнее время я так сильно по нему скучаю, что он мне всюду мерещится. В разных людях. Как будто живой, здоровый.
Это уже слишком. Я опускаю глаза. Напрягаюсь. Мешкаю.
— И что бы вы сделали, если бы он оказался вдруг жив?
Меня мгновенно швыряет в пот, и хватаюсь за горловину своей футболки. Тяну в сторону. Какая же жара.
Невыносимо.
Давид касается пальцами моего подбородка. Неожиданно. Как-то особенно резко и навязчиво.
Я сильно вздрагиваю всем телом.
Каждую клетку пронзает током, в мозг, как кинжал врезается мысль: «Адам делал точно также». Никто в мире больше не считает эрогенной зоной подбородок, самая идея этого какая-то чушь.
При этом на целую секунду я откликаюсь каждой клеточкой.
Задерживаю дыхание, резко вскидываю глаза, чтобы увидеть голод в глазах Северянина.
Глава 13
Голод, выжигающий клеймо на душе. Жажда тепла, близости. Буквально требование.
Сейчас.
Давид смотрит в упор, и я отчетливо вижу тонкие окружности вокруг его карих, мать его, зрачков.
Гребаные линзы.
БОЖЕ МОЙ! Я была права!
Счастье взрывается в каждой клетке! Но Адам не шевелится. И я… как будто тускнею тоже.
Застываю статуей. Подо мной будто тонкая корка льда, одно неверное движение, и провалюсь в ледяную бездну. Захлебнусь насмерть в этом озере, которое в нескольких шагах.
Растерявшись, я перевожу глаза на его губы.
Вновь вскидываю. Пытаюсь найти объяснение. Какое-то вменяемое оправдание, почему так.
Но он молчит, не помогая.
— Сними линзы, — напряженно, яростно, сквозь зубы. — Пожалуйста.
— Ответь мне, Радка, — говорит он с привычным, едва заметным южным акцентом, взявшимся из ниоткуда и ранящим в сердце. — Что бы ты сделала, будь он жив и здоров?
Пульс бьет.
Жив и здоров.
И счастлив. Без нас всех.
Пустота внутри вспыхивает и заполняется тягучим, черным чувством.
Сердце разрывается на части.
Черт. Черт. Черт.
Я окончательно сошла с ума. Самым натуральным образом. Дергаю подбородком, освобождаясь, но Давид снова касается меня пальцами. Я смотрю в его прищуренные карие глаза, в расширенные зрачки и начинаю дрожать. От горя и осознания.
От такого страшного понимания, что словами не описать.
Рывок, я сжимаю его запястье, отстраняюсь и говорю:
— Тогда я бы его сама убила.
Довольная улыбка расползается по губам Северянина, и в этот момент я отчетливо вижу след от шрама именно на том месте. Идеальная работа, издалека ни за что не заметишь.
Слезы капают на руку.
— Как бы ты это сделала, девочка? — спрашивает он.
— Пристрелила бы собственными руками. — Я пялюсь на него. Передо мной принц красивый, а не чудище, но никогда еще мне не было так жутко. Разум сопротивляется. Я хотела убедить себя, что мои навязчивые мысли — плод больной фантазии. К иному повороту я была не готова. К тому, что окажусь права, не готова! Я хочу кинуться ему на шею, сжать так сильно, как только могу, но при этом не двигаюсь.
Потому что этот принц прекрасный совершенно чужой мне человек.
Чернота топит изнутри.
— Убила бы, и глазом не моргнула.
Северянин наклоняется ближе, я закрываю глаза и против воли вдыхаю его запах. Сама будто в ад скатываюсь, к нему на пепелище прошлой жизни.
Тот самый запах.
Его запах.
Его дыхание касается мочки уха и я слышу:
— Лучше найми киллера. Обязательно хорошего, потому что если этот человек, о котором ты говоришь, действительно жив — он может быть опасен. Одна ошибка и конец всем. А тебе есть, что терять.
Он касается своей щекой моей и прекрасно ощущает, как я дрожу. Это скрыть невозможно, пытаюсь, не получается.
А потом он мягко целует меня в чувствительную область рядом с ухом.
Проваливаюсь под лед. И больше не существую.
В этом состоянии обнимаю подползшего Ромку, прижимаю к себе. Инстинкты срабатывают, на них одних и действую.
Северянин отстраняется, треплет Рому по волосам.
— Славные парни, — говорит он. — Хочу их узнать получше.
— Мне… лучше уехать. Сегодня же. Домой. Спасибо, что поговорили со мной, Давид Сергеевич. Я думаю, мы найдем общий язык, и «Залив свободы» будет ваш.
Голодный Ромка начинает хныкать. Я поднимаю его на руки и усаживаю в детский стульчик. Шок такой силы, что я едва ногами передвигаю.
Северянин поднимается с Ярославом, пока я подкатываю второй детский стул, и усаживается ребенка рядом с братом. Пристегиваю второго мальчика, проверяю ремни, и начинаю готовить смеси.
Еще вчера я видела сходство между Адамом и Северянином, сейчас же на сто процентов понимаю, что они разные. Совершенно. Потому что мой Адам бы так не поступил со мной никогда. Кажется, моего Адама и не существовало.
Только фантом. Образ, который я слепила, чтобы выжить.
Я жила в заблуждении.
Что я здесь делаю?! Бежать!
— Рада, ты с детьми останешься пока здесь, — говорит Давид с легким акцентом Адама.
Качаю головой.
Мои глаза круглые. Я быстро готовлю смеси и раздаю вопящей публике бутылочки.
— Ростислава отправь домой. Он сейчас не нужен, — дает распоряжения.
— Давид Сергеевич, что вы несете.
Живой. Здоровый. С новой привлекательной внешностью. Безумно богатый. С красивой невестой. Кинувший всех.
Я помогаю детям держать бутылочки.
Хочу подойти и ударить его. Вцепиться ему в лицо, в плечи. Но я не представляю, какой будет реакция.
Поднимаю глаза на Давида, дрожу и отворачиваюсь. Передо мной мертвое внутри северное чудище, с душой как ледяное озеро.
Адам просил немного тепла, пока заканчивал с делами. Так, получается?
— Рада, посмотрим на меня. Рада, — зовет он.
Я чувствую влагу на щеках, и быстро стираю ее рукавом.
— Я думала, тебя убили! Я каждый день думала о том, через что ты прошел, каково тебе было. Я…
Начинаю метаться между детей. Безумия слишком много. Уйти бы немедленно. Убежать, улететь. Убраться отсюда, чего бы это ни стоило!
Не могу оставить мальчиков. Не могу оторвать их от еды. Я… беспомощно всплескиваю руками.
Столько раз представляла, как бы это было. Как бы мое чудо могло осуществиться. Воровато прокручивала в голове, сидя у камина или укрываясь одеялом в холодной постели. Что бы я почувствовала, как бы бросилась ему