Земная кора – лишь грязь и шлаки. Красота внутри.
Глава 10
Кристаллы
Грезы о кристаллах
…Драгоценные камни окликали друг друга.
И внезапно гора утратила свои изумрудные кольца.
I
Образы не поддаются той же классификации, что и понятия. Даже когда они обладают большой отчетливостью, они не подразделяются на исключающие друг друга роды. Изучив, например, камни и руды, мы не все сказали о кристаллах; когда мы грезили о всевозможных типах окаменения, мы не наблюдали как следует за грезами о кристаллах. Все это по меньшей мере необходимо повторить в новой тональности. Поэтому новую главу мы должны посвятить воображению кристаллов.
Как мы указывали в нашей книге «Грезы о воздухе», нельзя с уверенностью сказать, что созерцание прекрасных форм кристаллов, находимых в земле или минерализуемых с помощью длительных алхимических манипуляций, обязательно будет земным созерцанием, выбор которого характеризует земное воображение. Напротив, по кристаллам и драгоценным камням, представляющим собой наиболее естественные и определенные твердые тела, тела, твердость которых является как бы видимой, можно доказать поразительное изобилие всевозможных образов. Все типы воображаемого обретают здесь свои существенные образы. В кристаллическом камне грезят огонь, вода, земля и даже воздух. Уже тем, что напряженные грезы их персонализуют, полная классификация кристаллов и драгоценных камней поставляет материал для общей психологии воображения материи. Впоследствии мы также попытаемся проследить на примере одного кристалла образные линии, переносящие нас от одной материальной стихии к другой. Так нам удастся измерить крайние типы подвижности воображения. В частности, мы покажем, что один и тот же предмет, один и тот же кристалл, можно трактовать «по-земному» и «по-воздушному». Созерцая этот изумительный предмет, служащий окказиональной причиной столь свободной воображаемой активности, мы научимся попеременно то блистать, то крепнуть, извлекая все возможности из чистого и сплошного света. Мы увидим, как в необыкновенном синтезе объединяются образы глубин Земли и звездного неба; мы обнаружим поразительное единство грез о созвездиях и грез о кристаллах. Как лучше доказать, что мы должны избавиться от интересов объективного описания, если мы желаем пронаблюдать во всей их самостоятельности все виды деятельности воображающего субъекта, помещая образы на их уровень, в ряды изначальных феноменов?
Формирование поистине взаимных образов, в которых обмениваются между собой воображаемые ценности земли и неба, свет алмаза и свет звезды, – вот метод, который, как мы уже говорили, движется в сторону, противоположную процессу концептуализации. Понятие приближается постепенно, объединяя благоразумно приближенные друг к другу члены сравнения. Сочетая драгоценный камень со звездой, оно образует «соответствия» между тем, к чему мы прикасаемся, и тем, что мы видим, и тем самым грезовидец как бы погружает ладони в скопления звезд, чтобы ласкать драгоценные камешки. Наблюдая за работой землекопов, Малларме восклицает: «Что за драгоценности, текучее небо!» (Divagations. Conflit, р. 53). В этих пяти словах объединены четыре плана: камень, небо, неподвижность и текучесть. Логик может найти здесь повод для критики, поэту остается только восхищаться.
И если мы будем грезить такие взаимные образы, поддаваясь соблазну дойти до их корней, как бы спускаясь к месторождениям драгоценных камней и одновременно словно бы поднимаясь к сферам небесных светил, то мы поймем всю значимость изречения Новалиса, видевшего в рудокопах «что-то вроде опрокинутых астрологов» (Henri d’Ofterdingen. Trad., р. 128). Драгоценные камни – это звезды земли. А звезды – небесные алмазы. На небосводе существует земля, а внутри земли есть небо. Но мы не уразумеем этого соответствия, если будем видеть в нем лишь обобщенный и отвлеченный символизм. Как мы уже имели случай продемонстрировать, речь идет именно о материальном соответствии, о коммуникации между субстанциями. В «Королевской химии» Кроллиуса [358], книге, обильно цитировавшейся на протяжении столетий, читаем:
Драгоценные камни суть элементарные звезды. Драгоценные камни извлекают свой цвет, форму и оттенки металлов из формирования небесных светил.
Более критично настроенный автор, Альфонс Барба, пишет:
В действительности кажется, будто драгоценные камни предназначены для того, чтобы в сокращенном виде представлять блеск Светил, – и будто они являют собой еще и образ этих светил, как по своему изяществу, так и по сроку своей жизни.
В этом то ли реальном, то ли символическом соответствии можно уловить синтетическую ценность образа. Замкнуть в себе свет означает подготовить пути для жизни. Пико делла Мирандола [359] учит нас, что тела,
лучезарные по природе, наполнены всевозможными качествами сопричастности даже к жизненной силе. И не то чтобы он считал, будто свет сам по себе животворит или живет, но по меньшей мере свет готовит и располагает к жизни тело, способное к ней, благодаря предрасположенности собственной материи, тем более что, как утверждает он, такого рода свет не встречается без сопровождения некоторого тепла, каковое происходит здесь не из огня и не из воздуха, но попросту с неба, чьей способностью является сохранять и умерять все вещи. Наконец, подобно тому, как душа представляет собой невидимый свет, свет, согласно учению орфиков и Гераклита, есть видимая душа.
II
Но перед подробным рассмотрением астральных флюидов кратко покажем, что кристаллы весьма отчетливо иллюстрируют биполярность панкалистских интересов.
На одном из полюсов грезящая душа проникается интересом к безмерной красоте, в особенности – к красоте знакомой: к голубому небу, к бескрайнему морю, к дремучему лесу, к абстрактному лесу, настолько громадному, настолько вплавленному в таинственное единство, что деревьев в нем мы уже не видим. А звездная ночь так огромна, так обильна звездным сиянием, что самих звезд совершенно так же не видно.
На другом полюсе грезящая душа проникается интересом к исключительной и изумительной красоте. На этот раз в чудесном образе нет вселенского величия; это красота, которую мы держим в руках: милые миниатюры, цветы или сокровища, творения феи.
Между двумя полюсами, как правило, существует такая противоположность, что некоторые обороты речи кажутся раздираемыми ими на части: переходя к другим размерам, язык как будто меняет и значения, даже когда этимология вроде бы утверждает некую