— Вы романтик. — Я непроизвольно улыбнулась. Да и идти с Хантли под руку было волнительно. Особенно учитывая, что от всех остальных мы были отрезаны стеной дождя.
— Не без этого. А вы вообще многое обо мне не знаете.
Я смотрела вперёд, но краем глаза видела, что он улыбнулся.
— Я могу узнать. — Хотела добавить, что для этого есть гадания, но решила не портить такой момент препирательствами, кто во что верит, а кто нет, но он конечно понял, что имелось в виду.
— Я тоже могу о вас всё узнать, — ответил Эрнет, — если, конечно, вы не возражаете или не захотите рассказать о себе сами.
— Узнавайте, мне скрывать нечего. Но почему я должна захотеть рассказать? Интервью? Не припоминаю, чтобы видела статьи с вашими интервью.
— Вовсе нет. Как вы правильно заметили, я редко беру интервью, а в вашем случае у меня личный, а не рабочий интерес.
Сердце заколотилось с утроенной силой, а любопытство нахлынуло такое, что я едва сдержалась от вопроса, что за личный интерес. Это было бы попросту неприлично. А ещё очень захотелось расспросить, что такое «многое» я не знаю про Хантли, но он, кажется, тоже не собирался мне ничего рассказывать. Оставалось только молчать, но молчать я умела плохо.
— Какие же секреты вы скрываете, господин Хантли?
— О, многие. И большая часть из них опасны для случайных людей, так что делиться с вами я не буду, извините, Амелия.
— Даже каким-нибудь одним, самым безопасным? — Я прижалась к Хантли чуть сильнее, с изумлением отметив, что непроизвольно пускаю в ход типичные женские уловки. Точно так же делала моя сестра, когда пыталась убедить в чем-то своего мужа. Но откуда это во мне?
— Одним из них я с вами поделюсь после завершения эксперимента, — мягко ответил Эрнет, сжал в руке пустой стаканчик и развеял его, после чего сделал тоже самое с моим. Но я была уверена, что он просто ушёл от ответа.
И да, эксперимент! Снова накатило волнение, но я не стала задерживаться на этих мыслях. Молча шла, согреваясь теплом Эрнета, разглядывала улицу сквозь струи дождя, которые искажали знакомые очертания и словно придавали всему миру сказочности и нереальности. Вообще, вся эта прогулка, казалось, происходила во сне, и мне отчаянно не хотелось, чтобы она заканчивалась. Но мой дом оказался слишком близко к кофейне.
— Увидимся вечером, Амелия, — произнёс Хантли, доведя меня до крыльца.
Мы стояли лицом к лицу и смотрели друг другу в глаза. Я увидела, как Эрнет сглотнул, и моё сердце забилось часто-часто. Не надо было быть предсказательницей, чтобы понять, что сейчас произойдёт. Я подалась вперёд, а он начал медленно наклоняться.
Его рука оказалась у меня на спине, а дыхание коснулось губ. Я закрыла глаза, ощущая легкое прикосновение, от которого внутри всё замерло в предвкушении.
— Госпожа Ковальд, эт самое, я пришёл пораньше! Здрасте, господин Хантли!
Голос Джейка разбил наше дождливое уединение, и мы с Эрнетом отшатнулись друг от друга, словно два кота, на которых сверху вылили ведро воды.
— Кхм, — откашлялся в кулак Хантли, пытаясь скрыть смущение.
А я просто розовела щеками на всю Книжную и надеялась, что Джейк ничего не видел. Потому что не надо детям на такое смотреть! Чем я вообще думала? Где было моё благоразумие? Кажется, Эрнет размышлял примерно о том же.
— Госпожа Ковальд, эт самое, думаете, в такой ливень кто-то придёт? — Джейк встряхнулся, словно уличный пёс. Местами прохудившийся зонт с одной погнутой спицей совершенно не защищал его от потоков воды.
— Посмотрим, — сказала я, всё ещё пытаясь прийти в себя и открыть дверь. Как же не вовремя появился мальчишка! Или как раз вовремя?
— Держи, Джейк. — Хантли протянул ему зонт. — Оставь себе, а то так недолго и простудиться.
Над самим журналистом образовался невидимый купол, границы которого можно было рассмотреть только по стекающим вдоль него каплям.
— Ух, ты-ы-ы… — протянул мальчишка, выражая наше с ним общее восхищение. Но зонт при этом он забрать не забыл.
— Амелия, я как-нибудь подарю вам зонт, но вечером он вам не понадобится. Дождь скоро закончится.
— Записались в предсказатели погоды, господин Хантли? — Я подняла брови, выразив крайнюю степень удивления и бросив лукавый взгляд на мужчину. Откуда во мне вдруг появилось это кокетство, я не понимала, но поделать ничего с собой не могла. Какая-то встроенная во всех женщин модель поведения?
— Просто знаю, что скоро испытание нового заклинания погодной магии закончатся. У меня свои источники информации. — Он тоже улыбнулся. А у меня замерло сердце, и снова накатило сожаление, что Джейк пришёл так рано.
— Зайдёте, господин Хантли? — Я, наконец, справилась с замком. Джейк тут же проскользнул внутрь, оставив нас с журналистом наедине, отчего вдруг стало бесконечно неловко.
— Нет, благодарю. Всего хорошего, Амелия, увидимся вечером. — Он кивнул на прощание, окинув меня таким взглядом, что внутри всё затрепетало, и ушёл. Но в этот раз я не чувствовала разочарования.
Хантли словно забрал все мои тревоги с собой. Никакого беспокойства по поводу эксперимента я больше не испытывала — вообще ни о чём, кроме поцелуев думать не могла. Равнодушно восприняла отказ части клиентов прийти в салон дождь, перезаписала их на другие дни и отдала ответы с курьером. Радостно улыбнулась выглянувшему к полудню солнцу. С такой же глупой улыбкой сходила с Джейком пообедать в трактир, где мальчишка наелся так, что начал икать не хуже Саюши, когда она дорвалась до благословения Ошура. И просто чувствовала себя совершенно счастливой.
После обеда настроение попытались исдпортить две разряженные девицы — либо плохо воспитанные аристократки, либо недавно поднявшиеся представительницы торгового сословия. Ссылаясь на какую-то Сандру Панс — не дай пресветлая Лейна, родственницу мэра, — пытались попасть на приём без очереди. В итоге им пришлось смириться с записью через два дня. Бурча, что раз Шейронская тут была, то и им надо, они вздёрнули припудренные носы и гордо вышли наружу. А я начала понимать, что это как раз тот самый высший свет, обративший на меня своё пристальное внимание. Ох, стоило об этом подумать, но до самого вечера у меня так и не нашлось ни одной свободной минутки.
Последний клиент вышел из салона, как раз когда часы на ратуше начали отбивать шесть. Я едва