Как шушукаются студенты. Но мне не до этого. Единственное, что говорю:
– Извините, – и выбегаю из аудитории.
Вызываю такси. А пока жду машину, пару раз набираю Натана. Но он не отвечает.
На дорогу до родного города уходит непозволительно много времени. Словно именно сегодня все, сговорившись, рванули в область, организовав пробку. Еще не раз созвонившись с тетей Лидой, сиделкой, узнаю про состояние бабули. Но ничего неизвестно. И это страшит больше всего. Я боялась опоздать.
А когда такси останавливается у единственной ЦРБ города, я рванула в здание, боясь терять драгоценное время. А когда впопыхах вбежала на второй этаж, где ждала известий Лидия, из дверей выходит врач. Женщина поднимается.
Я еле переставляю ноги, на них будто гири нацепили. Дыхание не могу выровнять. Будто стометровку на время пробежала.
– Нам не удалось… – слышу обрывки фразы врача.
Ноги подкашиваются, на плечи давит вселенский груз. Перед глазами все плывет…
– Паша, девочка, – словно вдалеке кто-то кричит.
“Я не успела” – болью бьётся в мыслях.
Не успела, не успела, не успела…
Виски взрывает боль.
– Паша, – зовет меня мужской голос.
Открываю глаза. Встречаюсь с такими же, как у меня.
– Привет, – улыбается родитель.
– Чего тебе? – спрашиваю и пытаюсь сесть. Я в больничной палате. Видимо, отключилась все-таки.
Отец придерживает меня за плечи, не давая поменять положение.
– Так вот ты как рада видеть отца? – не меняя тон, улыбается. И эта улыбка бесит.
– Так вот тебя сто лет не видела, – парирую я и оставляю попытки сесть. Черт с ним. – Нет причин для радости.
– Да лежи уже, – нахмурился. – В обморок свалилась, сиделку перепугала. Врачей тоже. Ты когда последний раз ела? – спрашивает, разглядывая меня.
А я его.
Бабушка его выгнала, когда мне было лет десять. Папа потерял работу. И решил утопить свое горе в бутылке. Быстро нашлись собутыльники. Бабуля терпеть это не стала. Наверное, после этого еще пару раз наведывался, просил денег. А когда я ела, и не помню.
– Вылитая мать, – усмехается.
– У меня нет матери, если ты забыл, – фыркаю.
– Да, а то как же, – откидывается на спинку стула и складывает руки на груди.
Отец на удивление хорошо выглядит. Я уже и не надеялась, что когда-нибудь его увижу.
– Бабушка… – закрываю глаза, чувствую, что заплачу.
– Паш, – качает головой отец, накрыв мою ладонь своей, большой и теплой. – Это жизнь. Такое случается, – чешет затылок. – Извини, я не знаю, что сказать. Она для тебя была всем.
– Ты прав. Всем. Когда бросила мать, не дав и шанса ей понравиться. Когда ты не справился с проблемами. Даже тогда, когда мне нужна была поддержка, только она была рядом. А теперь что? – смотрю на свои раскрытые ладони и ничего не понимаю. – Что мне без нее делать?
– Я же вот, – возражает родитель. – Муж у тебя есть, – выдает, еще больше заставив закусить щеку. Был да сплыл… – Можешь рассчитывать на меня, Паш. При любом раскладе.
– Надолго? – хмыкаю сквозь слезы.
Вот да не вот. Не верю я, что он снова не уйдет в запой и не забудет про меня опять лет на десять. Никому нельзя верить. Никому.
К организации похорон меня не подпускают. Да я бы и не смогла. И не знаю вообще, что там да как. Тетя Лида да соседка по площадке лестничной помогают. Да папа, как это было бы ни странно, тоже помогает. У бабушки, оказывается, были накопления. Старики копят с пенсии на похороны. А я и не знала. Бабуля ни разу не упоминала об этом.
Вечером, когда все дела останавливаются и ждут утра, мы с отцом остаемся в квартире, в которой прошло мое детство. Здесь и пахнет им. А еще бабушкой. Кажется, будто она сейчас выйдет из кухни и, удивившись тому, что я стою, скажет, чтобы шла мыть руки. Что готовы оладушки или жареная картошечка вот-вот будет готова. Как я люблю, с жареночками и кусочками сала. Обязательно с огурчиками, которые для меня малосолит сама.
– Ну, – из кухни выходит отец. – И чего стоишь? – смотрит на меня, а я еле сдерживаю улыбку и слезы. – Пойдем, я там яишенку пожарил. Потыкаем вилками, м? – отец стоит с лопаткой в руках, в домашних брюках и футболке. Смотрится забавно, будто из детства. – Врач велел тебя откармливать. Яйцами, конечно, сыт не будешь, но я не успел сгонять в магазин.
Сил нет плакать, да и слезы будто закончились. Но мне это лишь казалось.
В день похорон они не останавливались.
На четвертый день после смерти бабули я в одиночестве пошла на кладбище. Отец не хотел отпускать. Но мне пришлось повысить голос на него. И он сдался.
Смотрю на фотографию. На дату смерти. И у меня не вяжется в голове, что это произошло. Что это реальность. Я не хочу быть в этой реальности. В ушах до сих пор стоит глухой звук падающего песка на крышку гроба. А жизнь это всего лишь черточка между датами. И никто никогда не знает, когда она прервется. Невыносимо больно это понимать. Но ничего не можешь сделать! Абсолютно ничего! Ты бессилен. Даже имея кучу денег, ты ничего не можешь! Вернуть любимого человека не получится. Его больше нет. А при жизни готовы обижаться, швыряться чувствами, обижать любимых! Совершенно не принимая во внимание то, что через мгновение его может не стать. Идиоты!
Падаю коленями на грязный снег и не могу остановить поток слез. Безумно больно и жалко себя.
Ночью не могу уснуть. Кручусь с бока на бок. Не выдержав, поднимаюсь с постели, включаю ночник. Беру в руки телефон. Пропущенный звонок от Натана заставляет замереть. Пытаюсь понять, когда он мне звонил и почему я не видела. Вчера вечером был звонок.
Руки вмиг похолодели. Он звонил, а я… Черт!
Сердце защемило. Дрожащими пальцами держу телефон и решаюсь набрать его. Пусть поздно, не могу заставить себя ждать до утра.
Гудок, второй…
– Алло, – звучит женский голос.
Я замираю. Сердце больно ударилось о ребра. Не веря, отрываю телефон от уха и убеждаюсь, что звоню именно ему.
– Алло, вас плохо слышно, – повторяет голос.
Я же быстро сбрасываю звонок. И прижимаю руку к гулко бьющемуся в груди сердцу.
Когда курьер принес мне документы о разводе, на счет упала слишком огромная сумма для меня. Эту карту таскаю с собой. Она лежит в чехле телефона.
Еще раз полистав контакты, выделяю