Мой опыт с рупором неожиданно для меня оказался весьма успешным. Капитан «Орла» Бутлер в Казани заказал для судна целый десяток таких приспособлений и теперь отдавал команды только через них, не особо надрывая глотку — но этот голландец вообще любил всё, что облегчало ему жизнь. Он даже похвастался, что отписал своему брату в Гаагу — привел принципиальную схему устройства и посоветовал взять привилегию на производство. Про мой процент он не упомянул, но я и не настаивал — вряд ли там получатся очень большие деньги, да и получить их из Голландии будет сложно.
Уже во время нашей долгой стоянки у Камышина я видел похожие рупоры у капитанов проплывавших мимо нас кораблей. Потом они как-то сами собой завелись и в крепости — ими пользовался сначала только Панов, потом инициативу подхватил Байль, а спустя неделю рупор был даже у десятников строителей крепости, так что теперь мы целый день слышали маты в их исполнении, поскольку рабочих требовалось подгонять непрерывно.
В какой-то момент мне пришлось вмешаться в происходящее и установить своеобразный «тихий час» — период времени после обеда, когда я изволил почивать. Не только я, конечно — сиеста была в этом времени в порядке вещей, — но настоять на своём желании подремать в тишине мог только я.
Ну а потом прискакал первый гонец из Астрахани — и нам пришлось срочно собираться в дорогу.
[1] Если что, это из песни «Across the Universe», которая вошла в альбом «Let It Be»
Глава 17
Разведчики и шпионы
Не сказать, что мы совсем не знали, что происходит в Астрахани. Караваны оттуда шли вверх по Волге регулярно, к ним отправлялся дежурный струг, который и привозил последние новости, запаздывавшие, как правило, на десяток дней.
Ватага Разина объявилась у входа в дельту Волги пятого августа, встав лагерем на острове Четыре Бугра. В тот же день они отправили в Астрахань свою станицу — что-то типа посольства, в которое сам атаман, разумеется, не вошел. Цель посольства была простая — казаки пытались договориться с воеводами о свободном проходе, без пушечной пальбы и прочих неприятностей. Переговоры, насколько я понимал, шли трудно, и лишь через десять дней Разин согласился отдать все пушки — и персидские, и уворованные в Яицком городке, передать астраханским властям пленников, захваченных им по городам и весям прибрежной Персии. Кажется, воеводы настаивали на полном освобождении стругов от огнестрельного оружия, включая в сделку ещё и ручные пищали, но на это казаки не пошли.
Пятнадцатого августа ватага, поимевшая ещё немного добычи с проплывавших мимо Четырех Бугров кораблей, тронулась с места и через два дня остановилась перед зоной обстрела пушек с астраханской крепости. Начались новые переговоры — уже более быстрые, поскольку послам не нужно было плавать туда-сюда по Бахтемиру, чтобы согласовать условия.
Это были последние полученные нами сведения — караван, который нам их передал, покинул Астрахань утром восемнадцатого числа, добравшись до нас только двадцать восьмого. Теоретически Разин мог уйти следом — и тогда он уже находился где-то в районе Царицына, а мы безнадежно опаздывали. Но это лишь в том случае, если наши соглядатаи были обнаружены и посажены под замок; кроме того, казаки должны были как-то обезвредить и наши дозоры на берегу реки, причем полностью, не упустив даже конных татар. В это не верили ни я, ни Трубецкой, ни стрелецкие сотники, но всё равно прискакавший татарин с письмом от десятника Попова, снял тяжелый камень с моего сердца.
Попов не знал, поверил ли Разин в то, что флот царевича идет по его душу и что этот флот будет стоять у Дмитриевска до подхода подмоги. Но эти сведения к атаману точно попали, поскольку весть о приходе царских войск шла и сверху, от астраханских воевод, которым Попов вручил моё послание, и снизу, от завсегдатаев распивочных заведений, где пьянствовали подчиненные десятника. Но вторые переговоры Разина с воеводами Астрахани явно не задались — стороны обменялись несколькими посылами, а потом всё застопорилось. Ходили слухи, что Разин отказался отдавать пушки и пленных, а также захотел обменять некоторые товары, которые занимали много места, на серебро или на золото. Но на это уже не пошли воеводы.
Крепостные пушки при этом постоянно находились в боевой готовности — то есть если бы флот Разина решил уйти, он бы попал под залп сразу десятков орудий.
Но ни одна готовность к бою не может продолжаться бесконечно. Через неделю пушкари, стрельцы и воеводы расслабились, успокоенные поведением казаков, чуть снизили уровень тревоги — и тут же были наказаны за это, словно Разин имел среди астраханского войска глаза и уши. Я не исключал, что так и было — этот атаман явно не надеялся на слепую удачу, действовал зряче, а, значит, имел везде соглядатаев, которых наверняка соблазнили ещё его послы сразу после приезда. Возможно, какие-то «закладки» казаки сделали и пару лет назад, а то и того раньше — просто на всякий случай.
Ушли струги Разина в ночи, когда за ними никто не следил, а землю освещала лишь неполная луна. Каким-то чудом они не налетели ни на одну из мелей и сумели удержаться в фарватере — тут я тоже подозревал помощь от местных рыбаков, — а уже спустя час, когда поднялась тревога, были вне досягаемости астраханских пушек. Наверное, воеводам стоило организовать преследование, но об этом Попов ничего не писал — да я и сам сомневался в том, что эта погоня хоть что-то дала.
Из Астрахани ватага сбежала двадцать шестого августа и должна была добраться до Царицына пятого или шестого сентября. Письмо от Попова мы получили в Камышине двадцать восьмого, и у нас оставалась неполная неделя, чтобы спуститься до Царицы и подготовить там позиции, на которых мы будем принимать бой.
Была в письме Попова и весточка для меня —