Но и, помимо того, воздух был заряжен революцией. Даже низко павшие массы не станут жертвовать собой ради интересов, прямо противоположных их собственным, ради интересов нескольких богачей, кем бы они ни были: промышленниками, крупными землевладельцами или представителями бывших правящих семей. Однако именно эти люди и оплачивали национал-социалистское движение. «Этого они не должны заметить, — сказали дельцы. — Мы просто будем утверждать, что классовых противоречий не существует. Нация — едина. Вперед на борьбу с марксистами, которые ее раскалывают! Делать революцию — значит уничтожить социальные идеи вместе со всем, что из них вытекает: профсоюзами, парламентаризмом и всем республиканским человеколюбием. Наша революция — это революция нации против партий и против всех, кто хочет думать. Разум — враг. Сплотимся против него! Наконец мы стали нацией! Возненавидьте всех, кто хочет помешать нам стать, наконец, нацией! Все что есть в нас революционного — это сила нашей ненависти!»
Ненависть не только как средство, но и как единственная причина возникновения мощного народного движения — это могло прийти в голову только «великому» Гитлеру. Ведь каждая революция имеет на вооружении и ненависть, причем неважно, насколько она оправдана. Но в общем она направлена против власть имущих и богачей; она лишь подкрепляет те требования, которые и без того понятны. Здесь же — ничего похожего. Еще никто никогда не видел народа, который ненавидел бы себе подобных — малых, слабых и бедных, а заодно и тех отдельных людей, кто думает за них и из чувства справедливости стоит на стороне угнетенных.
«Великий» человек изящно называет их интеллигентско-профессорской сволочью. Его не смущает мировое имя какого-нибудь Эйнштейна или Томаса Манна. Пусть они проваливают, тогда народ будет видеть только его одного. И вот он этого достиг. Даже марксисты сломлены той ненавистью, которая ложится на их головы. Это выглядело буквально устрашающе — вся эта ожесточенная ненависть, вызванная в людях против природы и вопреки очевидности, просто с помощью лжи. Но это должно было удаться тем, кто имел дело с обедневшими, особенно духовно обедневшими массами. Если бы кто-нибудь спросил у иного бедняка: «Как это случилось, что ты состоишь в той же партии, что и принц Такой-то Прусский?» — бедняга смог бы лишь пожать плечами. В нем, невежественном и некультурном человеке, каким он был, играючи удалось возбудить ненависть к республике для той цели, чтобы он не заметил истинных виновников своих несчастий. Двадцать лет назад, еще не ослабленные нищетой, все бы сразу учуяли жульничество. Это молодое поколение ничего не знало о довоенных временах. Оно не знало учения Маркса, только его имя, и то в качестве пугала. Одни считали его большевистским вожаком в Москве, другие надеялись, что в один прекрасный день он будет схвачен, и не где-нибудь, а в редакции еврейской газеты. Марксизм и еврейство ассоциировались в умах ограниченных людей. Так их унаследованная враждебность к евреям приобрела новые основания. В законах капитализма они ничего не понимали и поэтому с готовностью держались за одних евреев. Ибо эта раса была им чуждой и угрожала расстроить их единство, — как если бы фактически было доказано, что единство расы вообще существует.
В этом народном движении истинная проблема капитализма была надувательски смазана, а на ее место оказался поставлен продукт фантазии — расовая теория. «Человеческий материал», на который фюреры рассчитывали, надо было прежде всего избавить от труда думать. В этом деле и сами фюреры не имели большого опыта. Ни одной минуты не задумывались они над связью событий, их смыслом и источниками. Их внимание привлекали всегда лишь отдельные люди: ноябрьские преступники, евреи, интеллигенты. Ненавидьте! Ненависть принесет вам счастье!
В последний раз, когда Брюнинг, последний канцлер республики, выступал публично, он уверял, что несправедливо думать, будто его занимают личные дела. Всеми своими помыслами он-де вместе с миллионами безработных и с теми социальными реформами, на которые они имеют право. Но в тот же час, когда он произносил эти слова искренним, естественным тоном, тысячи других голосов ревели в репродукторы и отравляли всю Германию ненавистью. Уже давно национал-социалистские подстрекатели кормили ею народ, теперь они были близки к цели, республика висела на волоске. Верховный жрец ненависти, который вскоре должен был вступить на место благонамеренного Брюнинга, — национальный герой Гитлер метался по стране в автомобиле, облетал ее по воздуху, раздваивался, выступал одновременно в нескольких местах, и с его губ, постоянно покрытых пеной, срывались звуки, которые скорее звучали по-балкански, чем по-немецки. Однако они все-таки сумели добиться того, чтобы немцы смертельно возненавидели других немцев.
В течение многих лет совершенная техника служила для насаждения одной только ненависти: в конце концов это привело к победе «великого» человека и его движения. Он встретил мало сопротивления, и предатели помогли ему. Потоками изливалась его неистощимая ненависть и неприкрытая алчность; все удивлялись его бесстыдству и учились у него.
Если он орал в громкоговоритель: «Я ненавижу их! Я хочу отнять их должности! Я хочу всей власти!» — то его современники понимали его. Они и сами слишком часто имели пристрастие к неправедным успехам, в то время как все, что честно и справедливо, мало их интересовало. Персона фюрера по праву принадлежит своему времени, и эта немецкая разновидность революции характерна для своего века.
В ИМПЕРИИ БАНКРОТОВ
Только теперь такому наблюдателю кажется, что он присутствует при саморазоблачении немецкой нации. Все ее прошлое приобретает в его глазах единственный смысл, расовое государство представляется логическим завершением ее истории.
Справедливости ради стоит внимательно рассмотреть такое ненадежное явление, как