– А кто собственно интересуется? – согласитесь, с моей стороны это законный вопрос.
– Господин Тами желает поговорить, – и короткий жест указывающий на припаркованный рядом черный лимузин.
«Господи, а этому что еще надо?»
– Отказ, я так понимаю, не принимается ни в какой форме?
– Угу, – хмыкнул он и как бы случайно явил моему взору пистолет, находящийся у него под мышкой.
«Да…немногословный господин, – заметил я про себя. – Но достаточно убедителен».
Говорил только он. Второй гориллообразный бульдозер молчал. Наверное, был немой от рождения или при сборке на конвейере его забыли доукомплектовать какой-то микросхемкой, только пялился на меня, как акула на кусок мяса, своими маленькими глазками, в которых я при всем желании как ни старался, не мог разглядеть даже малейшей намек, на хотя бы самое крошечное зародышевое проявление интеллекта, возможно, как-то случайно затерявшегося в его мозгу отмороженного дебила. Питекантроп, по сравнению с этим типом, был академиком.
Ладно. Время до встречи с Мидой есть, а пока можно пообщаться с господином Тами. А может, все в масть, – подумал я. – Ведь мафиози должен мне. Во всяком случае, так мы железно договорились при последней встрече. А я слышал, что такие люди, если уж дали слово, так держат его. Так что время настало выпить «гастала», то есть возвращать должок. Вот Тами-то и поможет мне с поиском Ани, – решил я, – и всего остального. А как ни крути, все-таки хорошо все складывается или, как говаривал мой незабвенный приятель Сашка: «Все что ни делается в этой жизни, все делается к лучшему». Я даже немного приободрился от этой мысли.
Задняя дверь лимузина бесшумно отворилась. В темные бескрайние недра авто первым уселась та горилла, которая умела разговаривать, второй бульдозерообразный неандерталец, ничего не говоря и не поясняя, просто очень болезненно ткнул своей лапищей мне в бок, отчего я получил неслабый удар по почкам. Наверняка на его языке неандертальца это было приглашение сесть в салон, невежливо, конечно, ну да ладно, пока простим. Неандерталец все-таки, откуда ему приличных манер поднабраться. Как только я уселся на заднее сиденье, тут же он уселся за мной следом, и я оказался плотно зажатым, без какой-либо возможности двигаться между двумя камнеподобными глыбами, даже дышать тяжело. Ощущение было, я вам доложу, не очень. Напротив меня, развалясь, сидел Тами и прескверно улыбался.
– Давно ждем? – бодро поинтересовался я.
– Достаточно, – ответил Тами. – Но я так полагаю, это того стоит. Ну что поговорим?
Интересно, а чего у него морда такая борзая, да еще и эта ухмылочка?
– С удовольствием, – ответил я. – Ведь именно для этого ты меня и пригласил.
– Ты кто? – выстрелил он вопросом.
«Немного неожиданное начало беседы», – подумал я.
– Не понял. Мы же вроде как представлялись друг другу не так давно.
– Не ломай комедию, – его глаза ввинтились в меня как штопор в пробку. – Мои ребята пробили тебя – действительно, на свете есть такой строительный инспектор Суаре Эна и живет он в столице, но его фотокарточка сильно разнится с твоей, поэтому перестань валять дурака.
Меня как ледяным душем обдало. Черт, лихо! Быстро ребятишки сработали. Недооценил я тебя, Тами, ох недооценил. Интересно, контрразведчики тоже пробили меня или до сих пор сопли жуют. Наверное, Николай Васильевич Гоголь с «Ревизором» был не совсем прав, а я, взяв его пьесу за основу своей легенды пребывания в Салантае, сильно погорячился. Ошибочка вышла. Предо мной встает вечный вопрос, который в свое время поставил ребром еще Николай Гаврилович Чернышевский: «Что делать, вашу мать?» Да, надо что-то делать.
Тами расценил мое длительное молчание по-своему.
– Вот что, парень, не стоит упираться. Буду с тобой честен, после нашей беседы жить ты больше не будешь. Но вопрос: как ты умрешь? Или спокойно не мучаясь – тебя просто пристрелят, или перед этим над тобой поработают эти двое, – он указал на двух горилл, между которыми я был зажат. – Большие мастера, я тебе скажу, в сфере допросов, да еще и затейники какие, вечно что-нибудь удумают. Новые идеи из них просто фонтанируют, одна из которых, не самая страшная, – снять кожу с тебя живого.
Почему-то я ни грамма не сомневался в их профессионализме.
– Шансов договориться, я так понимаю, ноль?
– Я тебе уже предоставил весь расклад о твоих шансах.
– А как же наш с тобой договор? Ты же обещал мне услугу. И сейчас самое время выполнить свое обещание.
Я в отчаянной попытке попытался воззвать к его, данному мне на вечеринке, слову.
Он, ухмыляясь, покачал головой.
– Мы о чем-то договаривались с Суаре Эна, а ты ведь не тот, за кого себя выдаешь. Поэтому сделка аннулируется.
Понятно. Криминал, он и есть криминал, только сказочки красивые про них рассказывают, слагают легенды, воспевают рулады, что их слово крепче алмаза. Все это фуфло рассчитано на молоденьких, наивных дурачков, а на самом деле поступают так, как им на данный момент выгоднее. Слово дал, слово взял.
Тами, гнусно улыбаясь, явно упивался своим положением. Хозяин везде и во всем.
– Ты мне, дружище, сейчас рассказываешь все как на духу о том, что я хочу знать, но можешь, конечно, поупрямиться немного, помолчать, но как только мы приедем на место, за тебя берутся эти двое, и тогда я тебе легкой смерти не обещаю. Ты все равно все расскажешь, но я их уже останавливать не буду, пока они вволю не наиграются с тобой, как бы ты меня об этом ни просил. Как тебе такой расклад? Так что колись, парень.
Наверняка сейчас он прокручивал в своей голове, как я, захлебываясь в слезах, целуя ему носки ботинок, буду умолять его о пощаде. А вот хрен ты угадал. Мне страшно не нравится, когда меня обманывают, это повелось еще с детства. А еще я почему-то не люблю, когда с меня живого кто-то пытается содрать шкуру, потому что она, шкура, мне очень дорога и является неотъемлемой частью меня самого.
Дело в том, что оба неандертальца-бульдозера, обладая куриными мозгами, поленились обыскать Суаре Эна перед тем, как усадить в машину. А может, грешным делом подумали, что такое чмо, как строительный инспектор, совсем не опасен для них. Хотя чем там думать? Когда я сел в лимузин, то прежде чем меня сдавили с двух сторон, успел как бы случайно запихнуть за пазуху правую руку и во время нашей милой беседы с Тами не только постоянно ощущал рифленую рукоятку своего пистолета, что меня, без сомнения, очень успокаивало, но и успел взвести курок и перевести флажок