Вот ничему Шуйского жизнь не учит! Уже дважды его братец князь Дмитрий своё умение полки в бой водить продемонстрировал. Сначала Болотникову под Коломной дал себя разбить, потом из Ярославля сбежал, даже не доведя со мной дела до сражения. Казалось, куда больше? Ясно с ним всё. Так нет же! Василий во главе с таким трудом собранного войска, вновь брата поставил. А тот благополучно это самое войско угробил, проиграв под Болховым значительно меньшей по численности армии гетмана Ружинского. И что самое смешное, даже это ничему Василия не научит и в будущем через два года он вновь в самый ответственный момент доверит командование полками брату, что обернётся на этот раз уже катастрофой под Клушиным.
Так что уже в мае Василию Шуйскому было не до обороны других городов; в Москву бы воров не пустить! И всё же я с началом похода не спешил. Никуда от меня ни Суздаль с Переяславлем, ни Ростов с Владимиром не денутся. По доброй воле или нет, а ворота откроют. Очень уж хотелось попутно одну крупную рыбёшку в свои сети заманить.
Лисовский! Вот цель ради которой и с началом похода можно повременить. Очень уж я опасался, что если раньше времени захват городов начну, литвин насторожится и какой-то другой дорогой решит до Тушино добираться. И, пока, всё шло по плану. 30 марта Лисовский разбил под Зарайском моего хорошего знакомца, Захарку Ляпунова, быстрым ударом захватив затем Коломну.
А значит, сохраняется надежда, что и следующая битва у Медвежьего брода, что под Коломной, тоже состоится. И куда, потерпев поражение, двинется пан Александр? Решится ли, как в прошлый раз, на дерзкий рейд по вражеской территории? Тогда он, обогнув с остатками своего войска по широкой дуге Владимир, Суздаль и Троицко-Сергиев монастырь, пришёл в Тушино с востока, пройдя там, где его никто не ждал.
Но теперь его там буду ждать я.
— С Богом, — перекрестился я, вскочив на коня. — Князь, — киваю Барятинскому. — На тебя да владыку Ярославль оставляю. Гляди в оба. Больно уж ворог непростой недалече от города пройти может.
— Я всегда на стороже, государь, — пробасил мне вслед воевода. — В том не сомневайся.
Отец Феофил лишь снова перекрестил, ничего не сказав в ответ.
Тронулись. Провожать я себя запретил, оставив всех лишних «махать платочками» у Успенского собора, так что вокруг привычно расположился отряд моей охраны во главе с Семёном и Никифором. Дальше, уже за городскими воротами, нас ожидает одна из тысяч Подопригоры, во главе с моим другом Тараской. Я, в отличие от Шуйского, на своих ошибках учусь, и с меньшими силами теперь в поход не выступаю. Вот только выехать из города мы не успели.
— Государь! — взревел во всё горло Семён и бросил коня вперёд, перегородив мне дорогу. — Луч… — рында захрипел, так и не договорив, потянулся руками к шее.
Вокруг закружили воины, потянув из седельных чехлов пистоли. Кто-то подхватил начавшего оседать с коня командира, прижал к себе, потянув к краю дороги.
— Вон он! — несколько всадников огрели нагайками коней, сорвавшись с места в сторону двухэтажных хором. Из-за забора злобно забрехал пёс. — Из окна бил, иуда!
— Семён! Да как же так! — дёрнулся было и я к своему ближнику, но не добрался, уткнувшись в Никифора. — Уйди с дороги, холоп! В этот раз не прощу!
— Да не поможешь ты ему, государь! — чуть не плача, возразил рында, продолжая загораживать дорогу. — Прямо в глаз вор стрелу метнул. Только сгинешь понапрасну! Вдруг вор ещё раз за лук возьмётся⁈
— Да нет его уже там, — с горечью посмотрел я на распахнутые ставни на втором этаже. — Сбежал уже поди, ирод окаянный! Пусти, говорю!
Никифор повернул коня, уступая дорогу, спешился следом за мной, встал за спиной.
— Как же так, Семён, — опустился я рядом с рындой. — Уже второй раз ты меня спасаешь, — я внезапно понял, что почти ничего и не знаю о командире моей охраны. Вроде прибился где-то по пути из Путивля в Елец в десяток Тараски, а потом, вместе с тем десятком, под мою команду перешёл. И всё. Молчаливый был воин, не любил о себе лишнего рассказывать. Да и я, чего греха таить, не сильно его прошлым интересовался. Как данность, что он всегда рядом, принимал. — У него родня осталась? — оглянулся я на Никифора.
— Нет, Фёдор Борисович, — сокрушённо покачал головой тот. — Все в голодные годы сгинули.
Вот так. Выходит, мне даже отблагодарить за своё спасение некого. Только с честью похоронить и остаётся.
— Царь-батюшка! Фёдор Борисович! Живой! Слава тебе, Господи! — спешился рядом со мной Барятинский. Вокруг сразу стало тесно от столпившихся воинов. — Не ранил тебя случаем, этот аспид окаянный⁈
— Чей дом⁈
— Так боярина Ивана то хоромы, — поёжился под моим взглядом воевода. — Романовы во многих городах свои подворья держат.
— Романовы, значит, — заскрипел я от злости зубами. — Что же ты, отец Филарет, даже след от себя отвести не удосужился? Неужели так в стрелке, что не промахнётся, уверен был?
— Ушли, воры, — вывалились из подворья мои телохранители. — Там калитка, что в переулок ведёт, есть. И кони наготове стояли. Вот он над дворовой челядью начальный человек, — швырнули мне под ноги одетого в богатый охабень старика.
— Кто ты таков, мне дела нет, — процедил я, с трудом сдерживая накатывающий волнами гнев. — Без твоего ведома, те злодеи в дом попасть не могли. А значит, ты и сам вор, раз ворам помогал. Мне нужны их имена. Назовёшь, без пыток казнь свершим, будешь упрямиться, на князя тебя оставлю. Он до правды уже в пыточной дознается.
— Борис Долматов-Карпов то был, государь, — чуть слышно прошептал дворецкий, не понимая головы. Он уже не в первый раз здесь гостит. На то мне от господина указание дано.
— А второй?
— А другого я, государь, раньше не встречал. А только слышал, как Долматов его князем Василием величал и батюшку его, что в Кожеозёрском монастыре монашествует, поминал.
Неужто, Васька Сицкий? Это же у него отец