Василь хорошо помнил тот злополучный день, когда его призвали на фронт. Стояло жаркое лето 1941 года, начало июля, трава горела от засухи, на корню гибла рожь, которой славилась Житомирская область, а в их захудалой деревеньке стоял невыносимый бабий вой — уходили на войну заматеревшие мужики, отслужившие службу в Красной армии молодые мужья и совсем еще парни, у которых год призыва только подходил. Василь для храбрости выпил стакан вонючей горилки и, пошатываясь, поднимая лаптями, обмотанными до колен холстинными онучами, дорожную пыль, вместе с другими мужиками пошел на войну, перекинув через костлявое плечо холщовую сумку со скудными харчишками.
А до этого у него с матерью произошел неприятный инцидент, еще больше переполошивший весь хутор, после которого народ еще долго не мог успокоиться.
— Не пущу, — горестно кричала охрипшим, сорванным голосом мать и отчаянно мотала непокрытой головой, трясла седыми космами, не замечая, что топчет босыми грязными ногами упавший с головы платок. — Под расстрел пойду, а не пущу!
При этом она цеплялась за одежду Василя заскорузлыми пальцами, тяжело висла на нем, когда ноги в какой-то момент отказывались держать ее худощавое тело и подламывались от свалившегося на нее несчастья. Василь был единственным и поздним ребенком, и после того, как его отец, а ее муж трагически погиб в лесу, придавленный громоздким стволом дуба, остался единственным кормильцем.
— Отстань! — запальчиво крикнул Василь.
Он с силой оттолкнул старую мать от себя и торопливо зашагал за ушедшими односельчанами, выделывая ногами кренделя, то и дело оглядываясь на упавшую мать. Так он ее и запомнил: стоящую на коленях посреди улицы, на пыльной сельской дороге, с болью вглядывающуюся вслед уходящему сыну, с бегущими по впалым морщинистым щекам слезами. Но даже в этом положении матушка нашла в себе силы поднять безвольную руку и перекрестить его в путь-дорогу, беспокоясь за его жизнь.
А когда в концлагерь Освенцим, куда Василь Пиявка попал после того, как его, контуженого, в бессознательном состоянии взяли в плен, прибыл генерал Власов, перешедший на сторону нацистской Германии, для агитации пленных красноармейцев в Русскую освободительную армию, Василь без долгих раздумий согласился, надеясь при первой же возможности сбежать. Но прослужив некоторое время под командованием предателя-генерала, Василь узнал из разговора таких же отщепенцев, как и сам, что Советы к предателям Родины относятся с презрением и сразу же определяют им высшую меру наказания. С позором умирать в довольно юном возрасте ему совсем не хотелось, но и исправить свою судьбу было уже не в его силах, и тогда он решил сражаться до конца. Все же где-то внутри себя надеясь на непредвиденный случай, что все обойдется малой кровью и он еще успеет скрасить одинокую жизнь матери, с которой его продолжала связывать невидимая пуповина.
Когда армию Власова разбили, а самого генерала взяли в плен, судьба-злодейка свела Василя Пиявку с остатками разбитой Красной армией 19-й добровольческой пехоты СС. С этими озверевшими от безнадежности людьми он сейчас и мыкался по лесам, чувствуя с их стороны недоброжелательное к себе отношение из-за того, что он другой национальности, и терпели Василя только потому, что он воюет на их стороне.
Не раз Василь подумывал от них сбежать, особенно в те моменты, когда небольшая ссора украинца с латышами переходила в ожесточенную драку. Он был один против целой кодлы и всегда проигрывал, хоть и дрался отчаянно. И если бы не своевременное вмешательство Улдиса Культи, который безжалостными пинками разгонял драчунов, обещая в следующий раз обязательно расстрелять зачинщиков, неизвестно чем могла закончиться такая потасовка.
Только вот решиться на побег было совсем непросто. Он помнил, как Культя расправился со своим земляком-латышом. Однажды парню все осточертело и он, воспользовавшись темной дождливой и грозовой ночью, когда оглушающе громко гремел гром и сверкали молнии, тайком покинул расположение. Его поймали на другой день за двадцать верст от лагеря и насильно вернули. А потом, избитого, с переломанными ногами, окровавленного по приказу жестокого Культи на страх другим закопали по шею в муравейник, где жили злые рыжие муравьиные особи размером с крупные подсолнечные семечки.
Через неделю Василю довелось проходить мимо того места, и он, не имея сил перебороть нездорового животного любопытства, завернул к огромному муравейнику. То, что он увидел там, повергло в шок: изъеденное обезображенное лицо с кое-где оставшимися клочками гниющего мяса, пустые глазницы, проваленный нос с треугольным неровным отверстием, голый череп с сохранившимися участками кожи с клоками спекшихся от крови светлых волос. Но все-таки мысль о том, чтобы при удобном случае сбежать, его ни на минуту не покидала.
В какой-то момент Василь Пиявка кожей почувствовал, что прохладный, пропахший порохом ствол ППШ уперся ему в подбородок.
«Застрелиться, что ль?» — неожиданно подумал он с той безнадежностью, которая и толкает даже не слабого духом человека на суицид и другие не менее безрассудные поступки.
Василь явственно представил, как он нажмет на спусковой крючок, прозвучит выстрел, которого он уже не услышит, и его голова мигом превратится в нечто бесформенное, похожее на скомканную грязную и рваную тряпку, зеленые листья вокруг обагрятся темной кровью, а серые мозги жирными ошметками облепят коричневые ветки, свисая с них длинными соплями.
Картина перед глазами получилась до того омерзительная, что Василя от отвращения передернуло. Радовало лишь то, что на этом все закончится. С минуту поколебавшись, он надавил подбородком на ствол, щетинистая кожа сразу стала от волнения потной и скользкой. Парень потянулся уже большим пальцем к спусковой скобе, как неожиданно его окликнули:
— Эй, хохол! Иди, там тебя Улдис Культя зовет!
Василь снова вздрогнул, но теперь от смущения и испуга, что человек застал его за таким занятием и вдруг догадался, что задумал неуравновешенный украинец; резко отслонив влажный ствол ППШ в сторону, несостоявшийся самоубийца поспешно повернулся голову на голос.
— Зачем? — занервничал Василь.
— Ночью состоится вылазка в Пилтене. Больше ничего не знаю. Иди, он тебя ждет.
Василь с обреченным видом поднялся и с видимой неохотой направился в сторону лагеря, окончательно решив для себя во что бы то ни стало этой ночью перейти на сторону Советов.
Глава 18
В полночь робкую тишину безлюдных улиц и проулков Пилтене разорвал дикий заполошный женский крик:
— Пожа-а-а-ар! Пожа-а-а-ар!
Этот рвущий душу вопль насмерть перепуганной неизвестной женщины долгим и многоголосым эхом звучал в теплом августовском воздухе, расплескавшись по всему крошечному городку. От этого прямо